Гляжу в тоске на пик Кавказа, О память! - Лютая беда, Мне - б одного хватило раза, Тебя запомнить навсегда.
Но вновь я здесь, чужой и старый, Вторично в жизни мне дано, Среди хребтов увидеть малый Родник, сбегающий на дно.- Ущелья дикого, крутого, Где мукой вижу наяву, Минуты боя рокового, Через времён седую мглу:
Аул ночной во мгле темнеет, Собачий лай, и волчий вой, Небесный свод, чуть голубея, Осыпан звёздною росой.
Живая тишь - в ней мерный рокот, «Гортанит» труженик ручей, Да по ветвям тревожный шёпот, Проносит ветер чародей.
Туман прохладой землю гладит, Чудесен южный летний вид,- Но тихо друг! - Тропинка сзади, Ожила топотом копыт.
«Забыл казак, зачем мы тута»? «Зачем арканы на ремнях»? С тропинки прочь! Ещё минута, И двое горцев на конях, -
Увидят нас, забьют тревогу, Кинжал, ружьё с плеча сорвут, И, уповая на подмогу, Живьём на части разорвут.
В кустах сидим, застыло время, Как лёд над зимнею рекой, Но друг, привстав ногой на стремя, Коня рванул в смертельный бой.
Петля, скользнув за стан, обвила, В смертельной хватке чужака, И вмиг чудовищная сила, Свалила наземь с рысака:
Второй противник мне достался, В руках его стальной клинок, Он им так ловко отбивался, Что я его пленить не мог.
И я решил: пусть погибает, И изо всех, что было сил, Какая в схватках лишь бывает, Меж рёбер сталь ему вонзил...
И вскрикнул он, и женский голос, До боли в сердце мне знаком, Под шлёмом светло-русый волос, Увиден бедным казаком.
Нагнулся я, глаза в тумане, Кругом кровавые следы, И вздрогнул,- ужас,- это ж Таня, Стоная, требует воды.
Напившись голову, подняла, В комочек вся подобралась, Меня любимая узнала, Слезою горькой залилась.
С ней как во сне мы ночь сидели,- С востока молча, встал рассвет, Сказала Таня еле-еле: "На Дон сейчас дороги нет".
"Ко мне пойдём, в пустую саклю, Мне Стёпа стремя подержи, Саида-мужа в горле с кляпом, К седлу покрепче привяжи.
Здесь не найдут вас - право слово, А ночью в путь вас провожу, И перед смертью сказ былого, Весь по порядку расскажу:
"Ты знаешь Стёп - меня украли, И ночью в горы увезли, Саиду силою отдали, И Потемою нарекли".
«Жила я здесь - всего в достатке, Лишь сердце ныло по тебе», «И твой клинок мне самый сладкий, И роковой в моей судьбе».
"Не плачь Степан, уж ночь настала, Вам в путь опаснейший пора, И верь - же мне, я не солгала, Не дотяну я до утра".
"Так поцелуй - же на прощанье, И в ночь с товарищем иди, Да помни милый обещанье, И Таню в церкви помяни."
И Таня тихо застонала, И шею крепко обняла, К губам моим хрипя припала, О ужас! - Таня умерла...
А я стою, чужой и старый, Вторично в жизни мне дано, Среди хребтов увидеть малый, Родник, сбегающий на дно - Ущелья дикого, крутого, Где мукой вижу наяву, Минуты боя рокового, Через времён седую мглу...
Сегодня, третьего жануария одна тысяча пятьсот сорок четвёртого года от Рождества Христова я, дворянин Амадей Себастьян, сын Марии, потомок славного рода Альтамир-и-Кривеа начинаю повествование о необыкновенных событиях, участником и свидетелем коих мне, Волею Господа нашего Иисусу Христа, довелось стать. Я пишу эту правдивую повесть, сидя за столом в комнатушке убогой таверны «Галльский петух» маленького городка Довиль-Сюр-де-Мер1, расположенного на берегу пролива, который англичане почему-то называют «Каналом». Озлобленный зимней стужей ветер ожесточённо стучит неприкрытой ставней. На улице беспомощно стонут и кряхтят деревья, а угрюмые морские валы с орудийным грохотом разбиваются о белые от птичьего помёта скалы. Волею Провидения я заброшен в эту забытую Богом и людьми местность, но свой правдивый в каждой букве рассказ я начну с иного..
