Прожив около полутора месяцев в деревне Пасторы, Альфонс поехал не в Режицу, куда командировал его митрополит Эдуард Ропп, а в Ликсну. И обратился там к Антонию Спринговичу, исполнявшему в это время обязанности Генерального викарного по Латвии Каноник А. Спрингович дал указание Альфонсу выехать в Варково и временно служить викарным в местной церкви. Настоятелем её числился Иоанн Казенас, но в то время он на месте отсутствовал.
Таким образом, в конце октября 1918 г. состоялась первая встреча Альфонса Пастора с Антонием Спринговичем; встреча с человеком, который в дальнейшем во многом определил судьбу будущего прелата. Около сорока лет они были вместе, служа на духовном и политическом поприще. Поэтому считаю необходимым уделить этому человеку особенное внимание.
Время восстановление диоцеза
Архипастырю Антонию Спринговичу выпала нелёгкая доля. Сначала ему пришлось бороться за создание и упрочение национальной Латвийской католической церкви. Как известно, буллой папы Бенедикта XV от 29 сентября 1918 г. Рижский диоцез был восстановлен и отделён от Могилёвской архиепархии; одновременно он был подчинён непосредственно Апостольскому Престолу (Ватикану). Но это не означало, что Латвийская церковь стала национальной: в ней по-прежнему было велико традиционное влияние польского и литовского духовенства. Антонию Спринговичу пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть это влияние. Когда церковь стала латвийской и, казалось бы, можно было праздновать победу, пришла другая напасть. После вхождения Латвии в состав Советского Союза католическая церковь (как впрочем, и любая другая конфессия) подверглась яростному давлению со стороны большевистских властей. На очередь встала другая задача – надо было элементарно выжить, несмотря на массовые репрессии против священников и финансовое удушение. Митрополит успешно справился и с этой задачей, хотя иногда для этого приходилось идти на компромисс с властью. Поэтому значение Антония Спринговича для Латвийской католической церкви трудно переоценить.
Вполне возможно, что неуёмная энергия будущего митрополита закладывалась семейным воспитанием или была у него в роду. Антоний Спрингович родился 31 октября 1876 г. и был вторым ребёнком в религиозной не дворянской семье. Члены этой семьи проявляли социальную активность, хотя лишь на местном уровне. Его отец Осип (или Иосиф) Андреевич Спрингович был уполномоченным членом городского общественного управления Режицы (Резекне) в 1898-1902 годах. Старший брат Антония – Александр (родился в 1869 г.), по крайней мере, с 1912г (а может быть и раньше) и вплоть до революции был секретарём городской управы Режицы. Младшая сестра их, Ядвига (1882-1967) (как она сама мне рассказывала) отдала своё приданое на восстановление Аглонской церкви.
Один из внучатых племянников митрополита, вступивший на скользкий путь активного сотрудничества с советской властью в области именно антирелигиозной пропаганды и агитации, называл Антония Спринговича ″ополяченным″ (имелось в виду – латышом). Скорее всего, так и было. Кстати, в дореволюционных документах указание на национальность отсутствовало. Но из общения с семейством Спринговичей я вынес впечатление, что они (или их предыдущее поколение) – скорее ″олатышенные″ поляки, чем ″ополяченные″ латыши. Может быть, я и ошибаюсь. Однако существа дела это не меняло: Антоний Спрингович без излишней торопливости, но целенаправленно боролся за национальную латвийскую церковь, в чём и преуспел. Этот факт не отрицают и польские источники. Упомянутый выше борец с католической церковью объяснял стремительную духовную карьеру будущего митрополита главным образом протекцией польского графа Платера-Зиберга, приходившегося родственником митрополиту Эдуарду Роппу; при этом автор обвинял А. Спринговича в том, что он ″ усердно служил духовным и политическим интересам Платера-Зиберга″. Если оставить в стороне большевистскую риторику насчёт усердной службы интересам графа, то некоторая часть истины здесь имеется. А. Спрингович с 1905 до апреля 1918 года служил настоятелем Ликсненского костёла (он сменил здесь Иосифа Наркевича). Несколько раньше (в 1903 г) владельцем имения в Ликсне стал Ян Казимир Йозеф Платер-Зиберг. Естественно предположить, что они часто общались между собой; особенно во время строительства костёла Святого Сердца в 1909-1913 годах. Ведь они оба входили в комитет по строительству, избранный на сходе жителей Ликсны 27 января 1909 г. Кстати, в комитет входили и другие графы Платер-Зиберги – Теофил и Адам. Да и раньше настоятелю А. Спринговичу приходилось иметь дело с представителями этого семейства. Так, в 1908 г. во время вспышки холеры в Ликсне он с помощью графини Вероники Зиберг организовал лазарет для больных. Вполне вероятно, что ликсненский помещик мог оценить энергию и хватку настоятеля ликсненского костёла. С другой стороны, действительно, Ян Казимир Платер-Зиберг и Эдуард Ропп были родственниками. У отца Яна Казимира, Генриха-Вацлава-Ксаверия была старшая сестра Изабелла, которая в 1837 году вышла замуж (вторым браком) за барона Юлиана-Эмерика фон дер Ропп. Сыном этой пары и был Эдуард Ропп. Ян Казимир и Эдуард были не только двоюродными братьями, но и почти одногодками: первый (родился в 1850 г.) был всего на год старше второго (родился в 1851 г.); кроме того, Э. Ропп также родился в Ликсне. Таким образом, у них вполне могли быть общие интересы или, по крайней мере, они общались. Поэтому нельзя исключать, что в личной беседе Ян Казимир Платер-Зиберг мог порекомендовать Э. Роппу своего настоятеля. Однако для продвижения по карьерной лестнице одной только рекомендации или личного знакомства недостаточно. Необходимо показать себя в деле, что А. Спрингович с успехом и осуществлял, борясь с польским влиянием.
Здесь уместно сделать небольшое отступление. Активную борьбу за национальную католическую церковь латыши (точнее, латгальцы) начали примерно за полтора года до официального восстановления Рижского диоцеза. Причём в очень умеренной форме. 19 апреля 1917 г. в Департамент Духовных Дел Временного правительства поступила ″Докладная записка латышей-католиков″, в которой кратко излагалась история католичества в Лифляндии, и выражалось ″непреклонное желание латышей-католиков немедленно иметь своего суффрагана-епископа при Могилевском Архиепископе и возобновить Лифляндскую епархию под названием ″Латышской епархии″. Этот документ подписали известные латгальские деятели. Порядок впечатанных подписей был следующим: Франциск Трасун (председатель Латышской организационной комиссии), Иосиф Ранцан (председатель Петроградского Общества взаимопомощи малосостоятельных латышей), Казимир Скрында (редактор газеты ″Дрыва″), Валерия Сейле (председательница Латгальского Учительского союза). Кроме них на документе имеются дополнительно вписанные от руки подписи: Петр Апшиник (капеллан для беженцев города Петрограда), Доминик Бялковский (″из города Пскова″) и Григорий Мукт-Кведер (″член латышской колонии в Петрограде″, журналист). Практических последствий эта ″Записка″ не имела. Упоминавшийся ранее антирелигиозный агитатор-пропагандист утверждал: ″Департамент дел вероисповеданий уже готовился выполнить просьбу латышских священников... Однако когда Временное правительство восстановило в правах отстраненного от должности в 1907 г. епископа Э. Ропа и вело разговоры о его назначении на должность Могилевского митрополита, дело о "латышской епископии" умолкло″. Причём умолкло именно потому, что ″властный барон Э. Роп, став митрополитом 1 сентября, ликвидировал "латышскую схизму". Вместе с тем, знакомство с документами заставляет пересмотреть подобное утверждение (включая указанную дату). Действительно, барон Эдуард фон дер Ропп был человеком властным, решительным и бескомпромиссным, и он вряд ли бы согласился с тем, чтобы клирики его епархии проявили подобную инициативу. Но всё дело в том, что Э. Ропп так и не получил ни упомянутую ″Записку″, ни сведений о её существовании. Не вдаваясь в подробности назначения его Могилёвским архиепископом-митрополитом (хотя эта история очень интересна сама по себе), следует отметить следующие даты. 9 мая 1917 г Временное правительство решило восстановить Э. Роппа в правах Виленского епископа (по просьбе Ватикана), а в конце мая начало переговоры с Ватиканом о возможном назначении епископа митрополитом Могилёвским, причём без предварительных переговоров как с самим Э. Роппом, так и со Святым Престолом. 25 июля 1917 г. папа Бенедикт XV назначил Виленского епископа Э. Роппа Могилёвским архиепископом-митрополитом. Но только после получения от Временного правительства суммы в 2800 рублей за преконизацию, булла о назначении была оформлена Ватиканом (17 августа). Булла не торопясь ″поехала″ в Петроград. В октябре 1917 г. заработала Комиссии по пересмотру действующих законоположений по делам римско-католической церкви в России. 5 октяб-ря Товарищ Министра Исповеданий профессор С.А. Котляревский приглашал Э. Роппа принять участие в заседании этой Комиссии, и в приглашении он был назван Виленским епископом. То есть ещё в октябре Министерство Исповеданий не имело документа о назначении Э. Роппа митрополитом. И только 21 ноября 1917 г. Э. Ропп оповестил Консисторию о том, что он вступает в должность ″Могилевского Архиепископа-Митрополита и Администратора Минской Епархии″ в соответствии с назначением от 25 июля. Что же касается даты ″1 сентября″, упоминаемой в приведённой выше цитате, то этим числом датируется лишь телеграфное сообщение Николая Бока, поверенного (т.е. представителя) Временного правительства в делах при Святом Престоле о том, что назначение состоялось. С "латышской схизмой" Э. Ропп столкнулся только летом 1918 года: папа Бенедикт XV передал ему прошение латышских ксендзов о создании своей (латышской) епархии со своим епископом. Это документ был выработан на съездах ксендзов весной в Резекне и в Аглоне и в отличие от ″Записки″, приведённой выше, содержал конкретные кандидатуры на должность епископа: Францис Трасун, Казимир Скринда и Антоний Спрингович. Конечно, Эдуард Ропп отнёсся к этой инициативе отрицательно. Он был настолько возмущён, что наложил "суспензию" (временный запрет на выполнение обязанностей ксендза) на одного из подписавших прошение – декана Франциса Гордиевича. На это Верхне-Двинский декан отреагировал (в кругу ксендзов) достаточно резко: "Наплевать мне на ваши суспензии!". Митрополит об этом, конечно, узнал (в середине января 1919 г.), но тогда ему было уже не до взбунтовавшегося декана.
А какова была судьба ″Записки″? Безусловно, в Департаменте Духовных Дел над ней тщательно работали и нашли много причин не торопиться с ответом. Главные из них это – опасение усиления влияния католичества в России, нежелательность появления прецедента создания национальной церкви (ведь её могли потребовать также литовцы, католики-белорусы и т.д.), рост расходов на содержание новой епархии и её учреждений (их хотя бы частично должно было взять на себя государство). Однако озвучить эти причины было бы крайне не дипломатично. Поэтому в письме Департамента на имя Комиссара Временного Правительства М.И. Терещенко проведена следующая мысль. С 1848 г. ″в епархиальном календаре Могилевской Архиепархии сверх суффраганства Могилевского ежегодно обозначается еще два суффраганства: Ливонское и Полоцкое″. Поэтому ″вопрос о назначении Ливонского суффрагана сводится лишь к замещению вакантной суффрагана должности″ (в этой должности ранее никто не состоял). Другими словами, это – внутреннее дело церкви, и можно было бы начать переговоры с Ватиканом о назначении викарного епископа. Но сами латыши в "Записке" конкретно никого не предлагают, а собираются выдвинуть кандидатуру на Латышском съезде, который должен состояться 16 июня 1917г. Таким образом, дело было ″спущено на тормозах″ и никакого решения принято не было. Но не Эдуардом Роппом, а чиновниками Департамента Духовных Дел. Нет сомнения, что если бы такая ″Записка″ появилась при царском правительстве, оно ухватилось бы за эту идею и провело бы её в жизнь (вспомним хотя бы попытки использовать Никодима Ранцана для ослабления польского влияния в католической церкви).
Но вернёмся к Альфонсу Пастору. Конечно, молодой и дисциплинированный ксёндз не мог беспричинно ослушаться Могилёвского митрополита и не поехать в соответствии с его предписанием в Режицу. Однако, как уже говорилось, 29 сентября 1918 г Бенедикт XV восстановил Рижский диоцез и назначил для новой епархии епископа – Эдуарда О′Рурка. Легко понять, что в калейдоскопе событий Альфонс не знал, на кого ему ориентироваться: следовать ли предписанию митрополита, который больше не руководил новой епископией или идти к новоназначенному епископу, который находился не в Латгалии, а в Риге и к тому же не имел должного авторитета у латгальского духовенства. Поэтому он и направился к А. Спринговичу, официально назначенному (как знал Альфонс) представителем митрополита ещё в апреле 1918 года. Позднее, (видимо, в начале осени) в связи с отсутствием связи с митрополией Э. Ропп назначил А. Спринговича Генеральным викарием для Латвии на время немецкой оккупации. Следует особенно подчеркнуть условие назначения, потому что это последнее уточнение в литературе почему-то очень часто отсутствует (в том числе и в статье, приведённой в последней Латвийской Энциклопедии 2009 г и посвящённой А. Спринговичу). Но без этого уточнения может создаться ложное впечатление, что А. Спрингович был назначен Генеральным викарием Могилёвской архиепархии; однако таким лицом был епископ (впоследствии архиепископ) Иоанн Цепляк. А количество Генеральных викариев ″по направлениям″ определяется руководителем епархии и, похоже, не ограничивается. Кстати, в качестве Генерального викария для Латвии на время оккупации будущий митрополит был не единственным лицом. Во всяком случае, в то время (осенью 1918 г.) в глазах латгальского духовенства А. Спрингович был законным (хотя и временным) руководителем.
Новоназначенный Генеральный викарий круто взялся за дело и начал с того, что переместил священников с места на место – более 30 из них поменяли свои приходы; получили назначение и многие ксендзы, вновь прибывшие в Латвию из России. Все эти изменения отражены в перечне католических священников, озаглавленном (в переводе на русский язык) ″Перемещения ксендзов в западной части Архидеции Могилёвской, занятой прежде немцами″. Этот документ ″Генеральный Викарный для Латвии каноник А. Спрингович″ подписал 2 ноября 1918 г.; Альфонс Пастор значится в нём викарным Варковского костёла. Видимо, эту дату и следует считать началом служения Альфонса в составе Латвийской католической церкви.
После ноябрьской революции в Германии 1918 г. немецкие войска начали возвращаться домой. Отступали они планомерно, неспешно. Вслед за ними также, не торопя события (т.е. не вступая в бои), продвигались бойцы Красной армии, ″освобождая″ таким образом Латвию. 30 ноября они вошли в Резекне; 9 декабря – в Даугавпилс. Вскоре была ″освобождена″ и Варкова. Сразу начались конфликты Альфонса с новой властью. Приходский священник Варковского костёла Иоанн Казенас на неопределённое время покинул приход (уехал в Литву). Во время отсутствия настоятеля появились три представителя волостного исполкома для производства обыска и описи церковного имущества с целью последующей его конфискации. Так выполнялась Инструкция Наркомата Юстиции от 24 августа 1918 г. "О порядке проведения в жизнь декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви". Альфонс энергично воспротивился и не дал произвести опись. Представители власти удалились с угрозами. Тем временем связь с Петрорадом и, следовательно, с архиепархией восстановилась. Альфонс считал необходимым получить официальное назначение на место викарного, которое он занимал. С этой целью во второй половине февраля 1919 г. он выехал в Петроград к митрополиту (т.е. примерно черездва месяца после ухода немцев). Однако Э. Роппу было не до него; митрополита одолевали совсем другие проблемы. Нарастало давление со стороны большевистской власти. К этому времени около года не работали Духовные академия и семинария, были закрыты католические школы. Появилась реальная угроза лишиться церковного имущества в пользу местных Советов (на основании упомянутой выше Инструкции). Все религиозные организации вот-вот должны были лишиться прав юридических лиц. В свою очередь, митрополит не скрывал своего отношения к советской власти, считая, что она продержится недолго. Отношения с государством обострились настолько, что уже в январе ходили слухи об аресте Могилёвского архиепископа. Э. Роппу пришлось даже предусмотреть целую череду своих преемников: Генеральный викарный Иоанн Цепляк, бывший ректор семинарии прелат Игнатий Балтрушис и другие. Может быть, на фоне такой ситуации митрополит посчитал несвоевременным заниматься оформлением назначения мелкого клирика и, хотя и принял Альфонса, но письменного назначения не дал, сказав, что позже отправит его почтой. Но назначение не пришло. 29 апреля Э. Ропп был арестован, и архиепархия его больше не увидела. В декабре 1919 г. он был вывезен в Польшу и обменён на коммуниста Карла Радека.
Не добившись назначения, Альфонс вернулся в Варкову. Здесь его опять ждали неприятности. Через несколько дней после возвращения к Альфонсу снова явились представители волостного исполкома, но уже с целью произвести обыск непосредственно у него и угрожали арестом. В качестве обвинения припомнили не только эпизод с неудавшейся описью церковного имущества, но и постоянные призывы Альфонса к прихожанам не читать большевистскую газету ″Тайсниба″ (″Правда″). Эти призывы были вызваны тем, что газета проводила активную антирелигиозную пропаганду. Молодой ксендз дипломатично пригласил представителей исполкома отужинать для обсуждения ситуации. А тем временем к дому стали собираться крестьяне, чтобы не дать в обиду своего ксендза. После ужина он пошёл спать, а крестьяне стали уговаривать представителей власти не беспокоить викарного. ″Гости″ остались ночевать, но когда Альфонс утром встал, их уже не было. Молодой ксендз справедливо рассудил, что не имеет смысла ждать следующего прихода ″гостей″, тем более, после ″уговоров″ крестьян, и решил уехать из Варковы. Не торопясь он собрал вещи и, совершив обряд отпевания на соседнем кладбище, поехал в Даугавпилс к брату Станиславу, у которого прожил около двух месяцев, и затем перебрался к отцу под Ясмуйжу.
Его отъезд был вполне оправдан. Ещё не успев, по существу, утвердиться на местах, большевистские активисты начали преследовать священников. С целью выполнения упоминавшейся уже Инструкции от 24 августа 1918 г. о реквизиции церковного имущества в пользу местных Советов активисты приходили ко многим священникам, и когда те отказывались подчиниться (и отдать своё имущество), к ним применялись репрессивные меры. Так, в феврале 1919 г. на настоятеля Боловского прихода Бенедикта Скринду была наложена контрибуция в размере 30000 рублей; ему пришлось уехать из прихода. Примерно тогда же (в марте) в Цискадах пытались арестовать ксендза Урбеля, но прихожане заступились за своего настоятеля. Многие священники, не желая испытывать судьбу, заранее покидали приходы, ″самовольно отлучались″. Так, в июле 1919 г. выехал из своего прихода Стернянский настоятель Петр Строд (он "гостил" в это время у С. Вайкуля в Аташине). По этой же причине некоторое время отсутствовал и Варковский настоятель Иоанн Казенас.
Но в начале февраля 1919 г. И. Казенас уже вернулся в приход. Поскольку он обязан был известить своё руководство об отсутствии помощника, Иоанн Казенас направил 14 марта 1919 г. сообщение в канцелярию архиепархии о том, что ″ксендз Альфонс Пастор, которого Исполняющий Должность Архиепископа велел назначить викарным при Кафедральном костеле в Петебурге, 28 февраля пропал без вести″. Это письмо – единственное сообщение о том, что Альфонса собирались назначить в Петербург в церковь Св. Екатерины, и пока оно не нашло подтверждения в других источниках.
В то время, когда Альфонс выяснял в Варкове отношения с представителями советской власти, свои бури бушевали в руководстве латгальскими приходами. 8 декабря 1918 г. Антоний Спрингович выехал из Ликсны в Ригу (официально – для лечения, но может быть и потому, что не ждал ничего хорошего от большевиков). Все полномочия, которые он имел как Генеральный викарий, А. Спрингович возложил на Даниила Ясинского, бывшего в то время деканом Верхне-Динабургского деканата и настоятелем Иозефовского костёла (Езупова). Такое своеволие вызвало большое раздражение у митрополита Эдуарда Роппа, не терпевшего подобных инициатив у своих подчинённых. 12 февраля 1919 г. митрополит обратился к латгальским деканам с посланием, в котором извещал их, что в связи с восстановлением связи с Петроградом юрисдикция каноника А. Спринговича как Генерального викария Латвии на время оккупации, закончилась, и все дальнейшие распоряжения А. Спринговича имеют силу только после подтверждения их ординарием (т.е. митрополитом). В конце послания митрополит подчёркивает: ″В случае нового захвата Латвии [т.е. её оккупации немцами] или отделения [её] от Петрограда – юрисдикция Кс. Спринговича eoipso [тем самым] возобновляется″.
Это послание, может быть, несколько запоздало, т.к. Латгалия была занята большевиками примерно в середине декабря 1918 г., и, таким образом, связь с Петроградом существовала уже в течение почти двух месяцев; но оно было вполне логичным. Однако следующее решение Э. Роппа могло вызвать только недоумение: сразу же после указанного послания он начал работу по передаче полномочий Генерального викария для Латвии ″временно заведующему Режицко-Разненским деканатом″ Францису Трасуну и с этой целью направил его в поездку по приходам. Видимо, помня о массовых перемещениях ксендзов, организованных Антонием Спринговичем, митрополит запретил Ф. Трасуну "передвигать" священников из прихода в приход. Из отчётов Ф. Трасуна митрополиту об этой поездке видно, что он уже перед выездом (14 февраля) знал о решении архиепископа назначить его Генеральным викарием; однако в дипломатичной форме пытался отказаться от этого назначения (но может быть, это было просто ритуальной вежливостью). Во-первых, он ссылался на плохое здоровье. Во-вторых, Ф. Трасун неоднократно намекал: запрет на перемещения ксендзов связывает ему руки. Наконец, он сетовал на то, что известие о новом назначении получил лишь в виде частного сообщения от секретаря митрополита, а также в виде записки о состоявшемся назначении, "но само официальное извещение" ему "почему-то не было вручено". Впрочем, он заверял митрополита в том, что "нисколько не уклоняется от службы Церкви". В результате круг полномочий его был несколько расширен, и в конце апреля – начале марта Ф. Трасун приступил к новым обязанностям.
Назначение нового Генерального викария казалось бы странным решением потому, что с начала января 1919 г. практически вся Латвия (кроме Лиепаи) была занята Красной Армией, и никаких препон для связи католических приходов с Петроградом давно уже не было. Но вскоре всё разъяснилось. Антоний Спрингович, конечно, не торопился расставаться со своими полномочиями Генерального викария для Латвии. Скорее всего, по этой причине 15 марта 1919 г. появляется второе обращение митрополита к латгальским деканам, в самом начале которого Э. Ропп прямо обвиняет А. Спринговича в том, что он, уезжая из Ликсны, передал свои полномочия Д. Ясинскому, хотя не имел на это права. Именно ″по этой причине, а также с восстановлением связи с Петроградом, правá ксендза Спринговича, также как ксендза Ясинского, утратили свою силу″. В этом послании (в отличие от первого) уже не говорилось о возможном возобновлении юрисдикции А. Спринговича. Более того, митрополит отменял все распоряжения его и Д. Ясинского, сделанные ими до даты письма Д. Ясинского, в котором он сообщал об отъезде А. Спринговича. Тем не менее, Антоний Спрингович приехал в Ригу как официальный Генеральный викарий и, видимо, поэтому сохранил своё положение при Эдуарде О′Рурке, который недавно был назначен епископом восстановленного Рижского диоцеза и был рад любой поддержке. Некоторое время и новый епископ, и Генеральный викарий были как бы правителями без подданных, т.к. латышские католики находились в основном на территории Советской России. Но в начале 1920 г. Латгалия была воссоединена с Латвией, и католики обрели своих высших пастырей. С другой стороны, Э. Ропп вскоре был арестован (в апреле 1919 г.), обменен на коммуниста Карла Радека и находился в Ватикане. Таким образом, назначение им Ф. Трасуна на должность Генерального викария как бы утратило силу. А Антоний Спрингович оставался Генеральным викарием, но уже при епископе Э. О′Рурке.
К чести митрополита Э. Роппа надо сказать, что этот конфликт с А. Спринговичем не повлиял на его мнение о деловых качествах последнего. И когда в Ватикане решался вопрос, кем из трёх латышских кандидатов заменить Э. О′Рурка в должности епископа, Эдуард Ропп дал А. Спринговичу самую положительную рекомендацию, что, в значительной степени и определило выбор Ватикана. В результате 23 марта 1920 г. папская курия официально объявила о назначении А. Спринговича на должность епископа, подчеркнув, что папа заменяет епископа, по желанию правительства Латвии.
Я остановился на этой ситуации несколько подробно потому, что она характеризует Антония Спринговича как человека целеустремлённого, упорно добивающегося своей цели, и в определённой мере объясняет, почему Альфонс Пастор попал под обаяние этой незаурядной личности и связал с ней свою судьбу.
У отца в деревне Альфонс прожил до декабря 1919 г. Однако в списке ксендзов, направленном в Канцелярию архиепархии Режицким настоятелем Домиником Явдземом 17 июля 1919 г., он ещё числился как Варковский викарный. И только в аналогичном списке от 26 октября его фамилия отсутствует.
Видимо, в деревне у отца Альфонс чувствовал себя не очень спокойно – хорошо помнил конфликт с представителями советской власти. Он старался избегать посторонних глаз, а ночевал в специально устроенной яме или бункере. В конце концов, он решил уйти в Латвию тем более, что официального назначения на место он так и не получил, и решил обратиться за ним к новому епископу – Эдуарду О′Рурку. С этой целью в декабре 1919 г. Альфонс направился к местечку Аташине (которое располагалось тогда за границей по отношению к Советской России), где надеялся остановиться у своего старого знакомого, местного настоятеля Станислава Вайкуля. Как мне рассказывал сам прелат, шёл он пешком или на попутных подводах, а границу пересёк, спрятавшись в воз с сеном. Ст. Вайкуль принял Альфонса радушно и, конечно, рассказал ему, что не так давно, в конце июня к нему приезжал Стирниенский настоятель Петр Строд, который также бежал от ″красных″. П. Строд прожил в Аташине около двух месяцев и в августе уехал в Литву. Погостив неделю, Альфонс отправился поездом в Ригу на встречу с новым епископом.
Автор: Пастор Владимир Евгеньевич Раздел: История России Дата публикации: 02.05.2015 14:57:14
Вас могут заинтересовать другие материалы из данного раздела:
Церковная и частная благотворительность в России XVII веке
Сейчас все чаще мы говорим о снижении уровни жизни людей в нашей стране, каждый день видим на улице людей просящих милостыню. Кто - то из нас проходит просто мило, а кто- то останавливается, жертвует. Но таких людей к сожалею очень мало, и многие в действительность не задумываются о важности этих действий. На сегодняшний день дела в социальной сфере обстоят куда лучше, чем в XVII веке, который прозвали «Бунташным»..
Я никогда не думала, что история нашего села связана с войной 1812 года. Ведь прошло целых 200 лет. Но в нашем школьном краеведческом музее нашлись сведения давно минувших дней .
Человек Сталинграда или невымышленная жизнь незабытых людей
Наименее освещенной в свете современной исторической науки является проблема воспроизводства и сохранения региональной истории и культуры, которая весьма значительно влияет на современные региональные национально-этнические, социальные, экономические и политические процессы. Государственническая школа исторических исследований повсеместно искоренила понятие личности и ее значимости в недавней ретроспективе. .
Исторический очерк о Тобольской Духовной семинарии (1701-1808 гг.)
Тобольская Духовная семинария, как старейшее учебное заведение Западной Сибири с более чем трехсотлетней историей заслуживает иметь свою собственную написанную историю. Этот нелегкий труд, по написанию исторического очерка о семинарии, взял на себя выпускник и преподаватель ТДС – диакон Прахт Дмитрий Викторович..
Чем больше я встречаюсь с людьми, тем больше удивляюсь тому, как мало мы знаем о своих земляках, соседях по дому, а иногда и по площадке. Встреча с жительницей Сосногорска Надеждой Алексеевной Литвиненко лишний раз убедила меня в этом. Надежда Алексеевна – замечательный человек, всегда готовый прийти на помощь, с не очерствевшей душой, хотя и пережить ей пришлось немало. Она рассказала мне, что помнит из детства и то, о чём узнала уже повзрослев..
Глава VI . Исламизация Чечни в XVI-ХVIII вв. как фактор этнической консолидации нахов-чеченцев // Очерк исторической географии и этнополитического развития Чечни в XVI-XVIII веках
До наступления ХУ1 столетия практически все нахское население Северо-Восточного Кавказа от р. Терека на западе до бассейна рр. Аксай-Акташ на востоке, в этнографическом плане являвшееся единообразным, разделяло древние языческие культы, связанные с обожествлением сил природы и поклонением "потусторонним" силам. В общественном сознании горцев господствовала мифологическая картина мироздания..
У каждого народа есть выдающиеся люди, которые прославили своей работой, талантом, изобретениями свою страну, край или целую эпоху. Для меня такой человек – Марк Пименович Пименов, мой земляк, который, как и я, родился в вепсском селе Шокша. .
Мне очень повезло. Я родился в Крыму, на земле своих предков. У меня есть мама, папа, братик, а ещё две бабушки и два деда. Мы жили с родителями отца одной большой дружной семьёй..
Фронтовые письма как отражение эпохи (по материалам школьного музея «Прикосновение к судьбе»)
Анализ фронтовых писем солдат Великой Отечественной войны является составной частью изучения истории войны. Выбор темы исследования обусловлен необходимостью изучения обширного и малоизученного комплекса неопубликованных эпистолярных источников — фронтовых писем, хранящихся в школьном музее гимназии №139 “Прикосновение к судьбе”. Это позволит существенно расширить источниковое поле исследований истории Великой Отечественной войны, детализировать целостную картину войны конкретно-историческим материалом. Этим обуславливается актуальность данной работы..
Отечественной войны 1812 года в творчестве И.А.Крылова
Кому из нас не знакомы басни дедушки Крылова? Ещё до школы мы слушали поучительные истории о лентяйке Стрекозе и Муравье, о Слоне и Моське, о Мартышке и очках, о Коте и Поваре, о Лебеде, Щуке и Раке. Слушали и учились жить. Однако, повзрослев и познакомившись более подробно с творчеством И.А.Крылова, я открыл в нём - историка. Да, именно, историка, потому что в произведениях великого баснописца нашли своё отражение события Отечественной войны 1812 года, двухсотлетие которой мы отмечаем в этом году..
