Столица объявила перестройку, ускорение, гласность. Ни улицах провинциального Куйбышева появились кооператоры, торговавшие самодельными пирожными, конфетами, швейными изделиями под фирму и сделанными своими руками табуретками, стульями, столами, полками и т.д. На улице Самарской рядом с Красноармейской открылась первая частная пельменная в старом купеческом доме на первом этаже. Хозяин был хмурый и злой, пугающийся собственной тени. Дело сдвинулось с мертвой точки, и посетители пошли косяком , вспоминая на генном уровне знаменитый НЭП и царскую Россию. В районных администрациях можно было купить без проблемы годовой патент на индивидуально-трудовую деятельность всего за пять рублей. Напомню, что бутылка водки тогда уже стоила червонец.
А вот что касается общественной, политической жизни, то увы. Куйбышев идеологический жил так, как будто ничего и нигде не происходит. Наверное и когда Ленин пришел к власти, провинция по началу его просто не заметила: жили себе и жили, ходили на работу, возвращались домой, готовили ужин. Один день был всегда похож на другой, и все по кругу, как часы без кукушки. А тут вдруг кукушка появляется, и все меняется.
Первым шагом в изменении общественного сознания стали бурные дискуссии, проходившие в областной библиотеке, что располагалась тогда в левом крыле здания оперного театра. Знаковое мероприятие состоялось в январе 1988г. Большой читальный зал оказался заполненным до отказа куйбышевцами, будущими неформалами и смутьянами, которые до той поры не знали о существовании друг друга. Здесь происходило заседания исторического клуба "Клио", на котором председательствовал главный библиограф Александр Никифорович Завальный. В повестке дня значились немыслимо острые вопросы типа "Об историческом месте социализма", доля русскости в советском народе и т.д. За такие темы во времена брежневского застоя могли сразу отправить в лагерь по 70-ой или 190-ой статье УК. Публика боялась сама себя, но выступать мог любой. Генеральную линию Коммунистической партии поддерживала группа преподавателей местного университета во главе с профессором Евгением Фомичом Молевичем. Следующим этапом новой "оттепели" для нашего города стал спектакль стэма авиационного института "Демонстрация".
Пришел как то приятель историк Володя Воронов и говорит, мол, собирайся, поедем театральный авангард смотреть в зале у авиаторов. Надо сказать, что стэм у них был достаточно популярен среди молодежи. В свое время они поставили пьесу о местных хулиганах, потомках горчишников, которых в советское время называли фурагами. Из этого спектакля в народе до сих пор жива фраза " без фураги стремно, а в фураге - знойно", как вариация на тему гамлетовского вопроса : быть или не быть.
Мы приехали на Московское шоссе. Зрители собирались как заговорщики. Я был заинтригован. Действительно, происходящее на сцене потрясло. Это оказалась жесткая сатира на советскую власть и социалистическую действительность. Беспощадно критиковались различные социальные группы: комсюки, аппаратчики, работяги, торговые работники. Все они входили в противоречие с моральным кодексом строителей коммунизма. Торговки на сцене бегали, вставив в рот золотую фольгу, олицетворяя величайшее благосостояние. Все готовились к демонстрации социалистического духа, который взял, да и весь вышел. Потрясал конец спектакля, когда первомайская демонстрация превращается в крестный ход. Режиссер пророчески увидел, что коммунисты без всякого волшебства по мановению властной палочки из атеистов могут превратиться в религиозников, а вместо партбилетов к груди будут прижимать иконки с крестиками. Спектакль поставил молодой человек - Евгений Дробышев. Эту пьесу в дальнейшем показывали в разных вузах.
Горком партии мобилизовал работников общественных кафедр для борьбы с инакомыслием. Доценты и профессора шли на Дробышева как на Деникина. Словесные баталии захлестывали. Однако коммунисты сами не знали, что надо защищать и против чего бороться. Помню выступал доцент Биргер, который возмущался, что в то время, когда наши мальчики гибнут в Афганистане, спасая Кабул от наймитов ЦРУ, здесь расцветает настоящая контра, оскорбляющая наши социалистические достижения и плюющая в сами основы пролетарской правды." С нами Ленин, мы победим,- кричали коммунисты,- ни шагу назад, позади святое - мавзолей."
Женя Дробышев пригласил нас с Вороновым к себе в гости. Он жил на Вилоновской улице в так называемом обкомовском доме, правда не с видом на Волгу, а окнами во двор. Режиссер предложил активно сотрудничать, т.е. собирать на представления молодых гуманитариев и устраивать антисталинский демарш. Я посоветовал озвучить спектакль своими песнями, однако Дробышев сразу как то весь смутился и занервничал. Он сказал, что все зонги надо отлитовывать в Москве. Это потрясло меня и стало понятно, что здесь не все так просто . Жизнь подтвердила мою догадку. Подобных острых пьес, растрясавших город, молодой режиссер больше не ставил, хотя в дальнейшем получил отдельное здание дореволюционного синематографа "Фурор" .
В июне 1988г. опять пришел ко мне Воронов и заговорщически сообщил, что скоро будет страшная буча на площади Куйбышева - митинг против первого секретаря обкома КПСС Муравьева. Сам Володя включился в пропаганду этого подпольного совершенно неразрешенного мероприятия. Мы ходили по городу , и он расклеивал на фонарных столбах, на водопроводных трубах, на дверях подъездов маленькие бумажки не шире указательного пальца, где мелким шрифтом на Эре было распечатано: " Митинг Долой Муравьева" , число, место". К назначенному часу 22 июня в 18.00 мы пришли на центральную площадь. Коммунисты успели там раскидать шины, якобы для соревнований по картингу, однако вдруг появились десятки и десятки тысяч людей с Безымянки и Юнгородка. Это был настоящий пролетариат, уставший от беспредела партийно-хозяйственной номенклатуры. На импровизированную трибуну рядом с чугунной фигурой Куйбышева поднялся человек харизматичной и суровой наружности. Площадь, почти полностью забитая народом, скандировала :"Микрофон, микрофон!" Из театра оперы и балета принесли желанную технику. Оратор оказался рабочим авиационного завода Валерием Карловым, который кричал:" Провокаторы бьют меня в спину! Где организатор митинга Владимир Белоусов? Если он арестован, мы пойдем его освобождать!"
Тут на площадь пришла еще одна группа рабочих, во главе с Василием Лайкиным, несшим огромный плакат: " Ешь ананасы, жуй сервелат, день твой последний пришел партократ!" Мы с Вороновым оказались в самой народной гуще. Люди вокруг говорили : " Надо брать обком, пока мы все вместе, а то пригонят войска и всех расстреляют". Белоусов так и не появился, он находился в толпе. Карлов провел один весь митинг. Он хриплым голосом требовал убрать аппаратчика Муравьева, тормозящего перестройку в городе.
Побелевшие от страха аппаратчики, ходили в стороне. Золотарев и Задыхин попытались выступить и перехватить инициативу в свои руки. Но народ освистал солдат КПСС. Митинг закончился принятием требований о смещении с должности Е.Ф. Муравьева. Люди не расходились до темноты. Я взял с собой гитару и стал петь. Такого воодушевления публики еще не видел.
"Депутат"
Овца за овец, осел за ослов
Свой голос всегда отдаст,
А я выбираю без лишних слов
Того, кто нас не продаст.
Пусть мой депутат на белом коне
Не въедет уже в Москву.
Он умер давно в далекой стране,
А может расстрелян во рву.
Белеющим черепом смотрит луна
На наш сатанинский бал.
"Гражданская будет, ребята, война",-
Кто-то в трамвае сказал.
"Мы все в одной лодке, поверьте, плывем,
Не стоит делать волну".
"Не буду я плыть в одной лодке с дерьмом,
Я лучше пойду ко дну."
Я странную осень увидел во сне:
В красной листве проспекты.
"Да это не листья,- шепнул кто-то мне,
А брошенные партбилеты".
Но русский без ига, что верблюд без горба,
Земля завещала нам.
Лишь русское небо не знает раба,
Я голос свой небу отдам.
Публика ахнула, раздался гром аплодисментов. Концерт продолжился:
"Аппаратчики"
Аппаратчики, орденов раздатчики,
Кто же ваши предки?
Наши предки- Карла Маркса детки,
Вот, кто наши предки.
Аппаратчики, глупости образчики,
Кто же ваши отцы?
Наши отцы - пьяны краснофлотцы,
Вот кто наши отцы.
Коммунисты, красные фашисты,
Кто же ваши жены?
Наши жены- водочны талоны,
Вот, кто наши жены.
Аппаратчики, воры и растратчики,
Кто же ваши детки?
Наши детки - Ленина объедки,
Вот кто наши детки.
Аппаратчики, мафии потатчики,
Кто же ваши потомки?
Наши потомки - нищие с котомкой,
Вот кто наши потомки.
После этого митинга город проснулся, стали возникать Народные фронты и объединения в поддержку Перестройки. Обкомовская "Волжская коммуна", честно отрабатывая свои заработки, стала публиковать статью за статьей о том, что свобода не означает разнузданность, демократия не есть власть толпы, а гласность -это не клевета на советскую власть . Газета давала слово только партийцам. Мы с Вороновым написали свою статью и отнесли зав. отделом по идеологии журналистке Л.Ш Шафигулиной. Та выбрала из материала несколько фраз типа "нас загоняют в подвалы 37 года" и всем тоном статьи, как бы задала вопрос , как такие авторы могут считаться советскими историками?" Все ее поведение меня обескуражило , так как я , будучи ассистентом кафедры истории КПСС политехнического института, несколько лет печатался в "Волжской коммуне", освещая тему " самарские социал-демократы и их подпольная типография в 1902-1905гг." У нас сложились с Лилией Шайхуловной хорошие доверительные отношения, и вдруг такое. Меня к слову и раньше удивляло, что Шафигулина не хотела печатать дату смерти революционеров 1937-38 гг., мол это не этично и очерняет косвенно великие социалистические победы. Пусть лучше никто не знает чем бунтари закончили свою жизнь. Одним словом я в одночасье стал врагом, наймитом и шпионом.
В коридорах Дома печати , что на улице Антонова-Овсеенко, случайно встретил бородатого улыбчивого паренька, заместителя главного редактора "Волжского комсомольца" Михаила Круглова. Тот был воодушевлен, вдохновлен недавно произошедшими политическими событиями. Будучи в курсе моего выступления на площади после митинга, предложил опубликовать несколько текстов песен. Я спросил, неужели он готов напечатать политические зонги? Нет, конечно, ответил Круглов, но что-нибудь доброе, хорошее могу. Я передал ему кое что из лирики.
" Белый снег"
Белый снег все окрасил в пастель
Оседает, не тает ничуть.
Нам привычка с собой, как метель
Заметает остатки чувств.
В королевство, где правил июль
И тропинки уже не найдешь.
Помнишь дождь, не дававший заснуть,
Снег и есть поседевший наш дождь.
Ручейки моих пасмурных слов
По лицу твоему растеклись.
Обнаженные плечи снегов
Мне теплее, чем плечи твои.
За окном снег устал и заснул –
Для него все вопросы – просты:
Сколько в мире ледовых пустынь,
Стало ль больше еще на одну?
Через несколько дней в моем почтовом ящике лежало письмо от литобъединения, где говорилось, что Михаил Круглов предложил мои тексты для поэтического анализа специальным экспертам. Те сделали заключение, что все это не стихи, а сплошное убожество, автор вообще не понимает, что такое литература и лучше ему никогда не писать и тем более подобную галиматью не показывать. В конце была подпись кем то уважаемого поэта. О такой медвежьей услуге я Круглова, конечно, не просил. Был удивлен методике работы комсюков- сначала втягивать в дело, а потом оплевывать чужими руками.
Москва перестроечная
Летом 1988г. ездил в перестроечную Москву. 25 июля посетил Ваганьковское кладбище, где пел у могилы Владимира Семеновича Высоцкого. В этот день там всегда много людей и памятник засыпан цветами.
"Высоцкому"
Гитару настроив на чью-то беду,
Он струны рвал вместе с душою,
И каждое сердце хватал налету,
И в малом мог видеть большое.
Он столько спел жизней, вложив их в свою,
Да только его не допета.
Он, словно тараном в воздушном бою,
Ложь, правдой одетую, встретил.
Он к нам вернулся на пьедестале,
Стал для врагов почти неуязвим.
Живет его голос в магнитной ленте,
Подтянем струны в тональность с ним.
А сколько мы врали, а сколько мы врем,
Спокойно с ухмылкой небрежной.
Он шел по России с гитарой вдвоем-
Расцвел правды первый подснежник.
Молчание было ему не страшно,
Российским рожден он молчаньем.
Пусть мода его обойдет стороной,
Она не верна и случайна.
Он к нам вернулся на постаменте...
Как черное дело, скрывая от глаз,
Ворье лепит новые ксивы.
Так пишут историю несколько раз,
Губя и терзая архивы.
Но Русь остается и Спас на Крови,
И звон колоколен вечен.
Мы будем к нему вновь и вновь приходить:
Не вечер еще, не вечер.
Он к нам вернулся на постаменте...
После долгих аплодисментов меня угощали водкой и копченой колбасой. На Ваганьковское приезжали люди со всего Советского Союза и больше такого дружелюбия и понимания нигде и никогда не видел.
Вдохновившись особой атмосферой единения душ, отправился на Арбат, где жизнь кипела и бурлила. Огромная пешеходная зона принадлежала поэтам, писателям, художникам и конечно музыкантам. Там я оторвался по полной.
"Письма"
Письма перед походом чаще пишем,
И сердце так сожмется, где ты дом родной,
Где ты дом родной?
Солнце крадется в небе выше, выше.
Оно в лицо смеется пылью и жарой,
Пылью и жарой.
Чужие птицы в небе здесь летают,
А мне б увидеть просто стаю
Наших журавлей.
Видишь, земля здесь вздыбилась горами.
Она воюет вместе с нами,
Но против нас, но против нас.
Пули тревожно воют в этих скалах.
Они голодные шакалы,
Что ждут свой час, что ждут свой час.
Парни, за нами только автоматы
За ними суры шариата
И весь Восток, и весь Восток.
В пропасть теснят нас горы и душманы
И я, увы, живым останусь
Лишь между строк, в письме меж строк.
Я вдруг увидел вниз от гор к долинам
Летели плавно молчаливым клином
Журавли.
Кто говорил, что журавли не с нами?
Кружились письма журавлями
В пропасть вниз.
Эта песня особый успех имела в День десантника все на том же Арбате. С каждой минутой вокруг меня становилось все больше публики. Москва бушевала, разбуженная горбачевской перестройкой. Все ждали новых слов, новых идей. Певец, отражающий настроения и надежды, становился кумиром. Каждый новый аккорд принимался на ура, некоторые начинали плясать и пританцовывать.
"Авто"
Как-то раз на шоссе
я его повстречал:
Этот черный и гордый авто.
В нем шофер - сажень в плечах,
А за задним стеклом
статный босс и леди в манто.
А я хочу быть сенатором
И ездить в черном авто
Гонять по улица запросто
И всем пылить в лицо.
Но десять машин впереди, десять сзади орут в мегафон:
"Всем стоять!"
Из газет я узнал
Белый дом открыт для всех
Стать сенатором сложности нет.
Нужно в теннис вам играть
Улыбаться и не грех,
Чтобы дядей был сам президент.
Тогда десять машин впереди, десять сзади орут в мегафон:
"Всем стоять!"
А я хочу быть начальником,
И ездить в черном авто.
У остальных жизнь печальненька,
Ведь им плюют в лицо.
Москва перемен была прекрасна. Кругом сквозь асфальт пробивалась жизнь. Повсюду кооператоры продавали: кто замороженный сок, кто самодельное печенье. Буйствовала фантазия доморощенного предпринимательства. Это умиляло. Огорчило только одно - московские родственники. Я зашел к родной тетке по материнской линии , что жила на улице Беговой в доме советских художников. Однако Маргарита Кузьминична Смирнова меня, как блудливого котенка, выставила за дверь . Это потрясло, ведь в течение десятилетий она с мужем и детьми приезжала в Куйбышев и жила летом на даче вместе со всеми. Я по глупости и наивности считал их близкими людьми. Вся эта столичная родня оказалась хуже посторонних. Меня приютил Александр Батнер, который в свое время проходил срочную службу в Приволжском военном округе, где мы и познакомились. Парень любил мои песни и сопровождал в походах на Арбат, где я отрывался. Помню, в то время пользовалась популярностью такая моя песня:
"Опричники"
Опричники великого монарха
Готовят вновь поход своих коней,
И вся Россия корчится от страха,
Ведь никому спасенья нету в ней.
А им плевать, кто правы, кто неправый,
Они несутся, рубят наскоку,
Чтоб поживиться лихом нахаляву,
Одно спасенье только дураку.
Ведь он с лицом олигофрена,
Он с лицом олигофрена,
Он с лицом олигофрена,
И это его спасет.
Когда всех умных просто передушат,
Опричники возьмутся за своих.
Тут дураки огонь войны потушат,
И возрождение начнется с них.
Когда же залатаются рубахи,
И снова станет общество мудрей,
Опричники великого монарха
Готовят вновь поход своих коней.
Но я с лицом олигофрена
Я с лицом олигофрена
И только это несомненно,
Одно меня спасет.
Уличная стихия Куйбышева
Автор: Демидов Андрей Вячеславович Раздел: История России Дата публикации: 24.09.2015 11:07:48
Вас могут заинтересовать другие материалы из данного раздела:
Мой дедушка – герой.
В нашей семье живут замечательные мужчины – это мои дедушка, папа и старший брат. Папа служил в армии, был сержантом, старший брат еще не успел – он учится в колледже. А рассказать я хочу о дедушке, его зовут Козенко Владимир Александрович. Дедушка очень добрый и отзывчивый человек, живет в городе Лениногорске и ему 65лет. Хотя дедушка и пожилой, он еще бодр и активен. У него с проседью волосы и блестящие зеленые глаза, живые и яркие, как у молодого человека..
История создания и деятельность МБОУ «ВСОШ № 1» в 1950-1960-е годы
Я учусь в Вечерней общеобразовательная школе № 1 г. Кумертау. Немногие жители нашего города знают о ее существовании, а тем более знают ее историю. Хотя очень многие жители Кумертау и его окрестностей или их родственники прошли через ее стены. Поэтому, актуальность моей работы высока – знание родной истории является необходимым условием сознательного гражданина. .
Я никогда не думала, что история нашего села связана с войной 1812 года. Ведь прошло целых 200 лет. Но в нашем школьном краеведческом музее нашлись сведения давно минувших дней .
Введение // Очерк исторической географии и этнополитического развития Чечни в XVI-XVIII веках
На современном этапе развития российской исторической науки как никогда высока потребность в обобщающих трудах по актуальным проблемам истории народов входящих в состав Российской Федерации. Это и объяснимо, только всестороннее законченное исследование истории области, республики или региона нашей страны в работе монографического характера, может послужить основой для создания единой истории такого огромного многонационального государства как Россия..
Будущий прелат. Учёба в Санкт-Петербурге. Часть 3. Учёба в Духовной Академии
Прослеживая судьбу латгальского юноши из крестьянской семьи, статья знакомит с работой католической Духовной Академии в Санкт-Петербурге, с составом воспитанников и преподавателей, акцентируя внимание на выходцах из Латгалии..
Меня зовут Османов Амир, я ученик 7 –класса Лопатинской школы. Я патриот своей Родины. Это непросто громкие слова. Я горжусь тем, что родился и живу в России. Россия- великая страна! За всю историю человечества на ее долю выпало немало испытаний, но она смогла выстоять в самые страшные военные годы и нашла в себе силы, чтобы оставаться самым могучим государством на Земле..
Нет в России семьи такой, где б ни памятен был свой герой.
Мой прадед со стороны мамы, Лисьих Василий Яковлевич, родился 3 марта 1919 года. В 1941 году был мобилизован на войну, затем попал в плен, в дальнейшем был освобождён. Родной порог переступил в ноябре 1945 года. Знаю, что у дедушки Васи есть награды..
Не раз у меня возникал вопрос: «А кто были мои предки?». Актуальность вопроса определяется тем, что история жизни семьи – это, как учебник жизни с семейными ценностями, традициями, увлечениями. Я собрал всю имеющуюся информацию от родителей и бабушки, которая на данный момент оказалась единственной связующей нитью. Но этого оказалось мало. Мне пришлось покопаться в районном архиве г. Воткинска, чтобы узнать подробности из жизни моих предков..
Как-то несколько лет назад к нам приезжали гости из Джанкоя. Как выяснилось, они были земляками нашей семьи ещё по Крыму, а в годы депортации все вместе жили в городе Джума..
Мне очень повезло. Я родился в Крыму, на земле своих предков. У меня есть мама, папа, братик, а ещё две бабушки и два деда. Мы жили с родителями отца одной большой дружной семьёй..
