Столица объявила перестройку, ускорение, гласность. Ни улицах провинциального Куйбышева появились кооператоры, торговавшие самодельными пирожными, конфетами, швейными изделиями под фирму и сделанными своими руками табуретками, стульями, столами, полками и т.д. На улице Самарской рядом с Красноармейской открылась первая частная пельменная в старом купеческом доме на первом этаже. Хозяин был хмурый и злой, пугающийся собственной тени. Дело сдвинулось с мертвой точки, и посетители пошли косяком , вспоминая на генном уровне знаменитый НЭП и царскую Россию. В районных администрациях можно было купить без проблемы годовой патент на индивидуально-трудовую деятельность всего за пять рублей. Напомню, что бутылка водки тогда уже стоила червонец.
А вот что касается общественной, политической жизни, то увы. Куйбышев идеологический жил так, как будто ничего и нигде не происходит. Наверное и когда Ленин пришел к власти, провинция по началу его просто не заметила: жили себе и жили, ходили на работу, возвращались домой, готовили ужин. Один день был всегда похож на другой, и все по кругу, как часы без кукушки. А тут вдруг кукушка появляется, и все меняется.
Первым шагом в изменении общественного сознания стали бурные дискуссии, проходившие в областной библиотеке, что располагалась тогда в левом крыле здания оперного театра. Знаковое мероприятие состоялось в январе 1988г. Большой читальный зал оказался заполненным до отказа куйбышевцами, будущими неформалами и смутьянами, которые до той поры не знали о существовании друг друга. Здесь происходило заседания исторического клуба "Клио", на котором председательствовал главный библиограф Александр Никифорович Завальный. В повестке дня значились немыслимо острые вопросы типа "Об историческом месте социализма", доля русскости в советском народе и т.д. За такие темы во времена брежневского застоя могли сразу отправить в лагерь по 70-ой или 190-ой статье УК. Публика боялась сама себя, но выступать мог любой. Генеральную линию Коммунистической партии поддерживала группа преподавателей местного университета во главе с профессором Евгением Фомичом Молевичем. Следующим этапом новой "оттепели" для нашего города стал спектакль стэма авиационного института "Демонстрация".
Пришел как то приятель историк Володя Воронов и говорит, мол, собирайся, поедем театральный авангард смотреть в зале у авиаторов. Надо сказать, что стэм у них был достаточно популярен среди молодежи. В свое время они поставили пьесу о местных хулиганах, потомках горчишников, которых в советское время называли фурагами. Из этого спектакля в народе до сих пор жива фраза " без фураги стремно, а в фураге - знойно", как вариация на тему гамлетовского вопроса : быть или не быть.
Мы приехали на Московское шоссе. Зрители собирались как заговорщики. Я был заинтригован. Действительно, происходящее на сцене потрясло. Это оказалась жесткая сатира на советскую власть и социалистическую действительность. Беспощадно критиковались различные социальные группы: комсюки, аппаратчики, работяги, торговые работники. Все они входили в противоречие с моральным кодексом строителей коммунизма. Торговки на сцене бегали, вставив в рот золотую фольгу, олицетворяя величайшее благосостояние. Все готовились к демонстрации социалистического духа, который взял, да и весь вышел. Потрясал конец спектакля, когда первомайская демонстрация превращается в крестный ход. Режиссер пророчески увидел, что коммунисты без всякого волшебства по мановению властной палочки из атеистов могут превратиться в религиозников, а вместо партбилетов к груди будут прижимать иконки с крестиками. Спектакль поставил молодой человек - Евгений Дробышев. Эту пьесу в дальнейшем показывали в разных вузах.
Горком партии мобилизовал работников общественных кафедр для борьбы с инакомыслием. Доценты и профессора шли на Дробышева как на Деникина. Словесные баталии захлестывали. Однако коммунисты сами не знали, что надо защищать и против чего бороться. Помню выступал доцент Биргер, который возмущался, что в то время, когда наши мальчики гибнут в Афганистане, спасая Кабул от наймитов ЦРУ, здесь расцветает настоящая контра, оскорбляющая наши социалистические достижения и плюющая в сами основы пролетарской правды." С нами Ленин, мы победим,- кричали коммунисты,- ни шагу назад, позади святое - мавзолей."
Женя Дробышев пригласил нас с Вороновым к себе в гости. Он жил на Вилоновской улице в так называемом обкомовском доме, правда не с видом на Волгу, а окнами во двор. Режиссер предложил активно сотрудничать, т.е. собирать на представления молодых гуманитариев и устраивать антисталинский демарш. Я посоветовал озвучить спектакль своими песнями, однако Дробышев сразу как то весь смутился и занервничал. Он сказал, что все зонги надо отлитовывать в Москве. Это потрясло меня и стало понятно, что здесь не все так просто . Жизнь подтвердила мою догадку. Подобных острых пьес, растрясавших город, молодой режиссер больше не ставил, хотя в дальнейшем получил отдельное здание дореволюционного синематографа "Фурор" .
В июне 1988г. опять пришел ко мне Воронов и заговорщически сообщил, что скоро будет страшная буча на площади Куйбышева - митинг против первого секретаря обкома КПСС Муравьева. Сам Володя включился в пропаганду этого подпольного совершенно неразрешенного мероприятия. Мы ходили по городу , и он расклеивал на фонарных столбах, на водопроводных трубах, на дверях подъездов маленькие бумажки не шире указательного пальца, где мелким шрифтом на Эре было распечатано: " Митинг Долой Муравьева" , число, место". К назначенному часу 22 июня в 18.00 мы пришли на центральную площадь. Коммунисты успели там раскидать шины, якобы для соревнований по картингу, однако вдруг появились десятки и десятки тысяч людей с Безымянки и Юнгородка. Это был настоящий пролетариат, уставший от беспредела партийно-хозяйственной номенклатуры. На импровизированную трибуну рядом с чугунной фигурой Куйбышева поднялся человек харизматичной и суровой наружности. Площадь, почти полностью забитая народом, скандировала :"Микрофон, микрофон!" Из театра оперы и балета принесли желанную технику. Оратор оказался рабочим авиационного завода Валерием Карловым, который кричал:" Провокаторы бьют меня в спину! Где организатор митинга Владимир Белоусов? Если он арестован, мы пойдем его освобождать!"
Тут на площадь пришла еще одна группа рабочих, во главе с Василием Лайкиным, несшим огромный плакат: " Ешь ананасы, жуй сервелат, день твой последний пришел партократ!" Мы с Вороновым оказались в самой народной гуще. Люди вокруг говорили : " Надо брать обком, пока мы все вместе, а то пригонят войска и всех расстреляют". Белоусов так и не появился, он находился в толпе. Карлов провел один весь митинг. Он хриплым голосом требовал убрать аппаратчика Муравьева, тормозящего перестройку в городе.
Побелевшие от страха аппаратчики, ходили в стороне. Золотарев и Задыхин попытались выступить и перехватить инициативу в свои руки. Но народ освистал солдат КПСС. Митинг закончился принятием требований о смещении с должности Е.Ф. Муравьева. Люди не расходились до темноты. Я взял с собой гитару и стал петь. Такого воодушевления публики еще не видел.
"Депутат"
Овца за овец, осел за ослов
Свой голос всегда отдаст,
А я выбираю без лишних слов
Того, кто нас не продаст.
Пусть мой депутат на белом коне
Не въедет уже в Москву.
Он умер давно в далекой стране,
А может расстрелян во рву.
Белеющим черепом смотрит луна
На наш сатанинский бал.
"Гражданская будет, ребята, война",-
Кто-то в трамвае сказал.
"Мы все в одной лодке, поверьте, плывем,
Не стоит делать волну".
"Не буду я плыть в одной лодке с дерьмом,
Я лучше пойду ко дну."
Я странную осень увидел во сне:
В красной листве проспекты.
"Да это не листья,- шепнул кто-то мне,
А брошенные партбилеты".
Но русский без ига, что верблюд без горба,
Земля завещала нам.
Лишь русское небо не знает раба,
Я голос свой небу отдам.
Публика ахнула, раздался гром аплодисментов. Концерт продолжился:
"Аппаратчики"
Аппаратчики, орденов раздатчики,
Кто же ваши предки?
Наши предки- Карла Маркса детки,
Вот, кто наши предки.
Аппаратчики, глупости образчики,
Кто же ваши отцы?
Наши отцы - пьяны краснофлотцы,
Вот кто наши отцы.
Коммунисты, красные фашисты,
Кто же ваши жены?
Наши жены- водочны талоны,
Вот, кто наши жены.
Аппаратчики, воры и растратчики,
Кто же ваши детки?
Наши детки - Ленина объедки,
Вот кто наши детки.
Аппаратчики, мафии потатчики,
Кто же ваши потомки?
Наши потомки - нищие с котомкой,
Вот кто наши потомки.
После этого митинга город проснулся, стали возникать Народные фронты и объединения в поддержку Перестройки. Обкомовская "Волжская коммуна", честно отрабатывая свои заработки, стала публиковать статью за статьей о том, что свобода не означает разнузданность, демократия не есть власть толпы, а гласность -это не клевета на советскую власть . Газета давала слово только партийцам. Мы с Вороновым написали свою статью и отнесли зав. отделом по идеологии журналистке Л.Ш Шафигулиной. Та выбрала из материала несколько фраз типа "нас загоняют в подвалы 37 года" и всем тоном статьи, как бы задала вопрос , как такие авторы могут считаться советскими историками?" Все ее поведение меня обескуражило , так как я , будучи ассистентом кафедры истории КПСС политехнического института, несколько лет печатался в "Волжской коммуне", освещая тему " самарские социал-демократы и их подпольная типография в 1902-1905гг." У нас сложились с Лилией Шайхуловной хорошие доверительные отношения, и вдруг такое. Меня к слову и раньше удивляло, что Шафигулина не хотела печатать дату смерти революционеров 1937-38 гг., мол это не этично и очерняет косвенно великие социалистические победы. Пусть лучше никто не знает чем бунтари закончили свою жизнь. Одним словом я в одночасье стал врагом, наймитом и шпионом.
В коридорах Дома печати , что на улице Антонова-Овсеенко, случайно встретил бородатого улыбчивого паренька, заместителя главного редактора "Волжского комсомольца" Михаила Круглова. Тот был воодушевлен, вдохновлен недавно произошедшими политическими событиями. Будучи в курсе моего выступления на площади после митинга, предложил опубликовать несколько текстов песен. Я спросил, неужели он готов напечатать политические зонги? Нет, конечно, ответил Круглов, но что-нибудь доброе, хорошее могу. Я передал ему кое что из лирики.
" Белый снег"
Белый снег все окрасил в пастель
Оседает, не тает ничуть.
Нам привычка с собой, как метель
Заметает остатки чувств.
В королевство, где правил июль
И тропинки уже не найдешь.
Помнишь дождь, не дававший заснуть,
Снег и есть поседевший наш дождь.
Ручейки моих пасмурных слов
По лицу твоему растеклись.
Обнаженные плечи снегов
Мне теплее, чем плечи твои.
За окном снег устал и заснул –
Для него все вопросы – просты:
Сколько в мире ледовых пустынь,
Стало ль больше еще на одну?
Через несколько дней в моем почтовом ящике лежало письмо от литобъединения, где говорилось, что Михаил Круглов предложил мои тексты для поэтического анализа специальным экспертам. Те сделали заключение, что все это не стихи, а сплошное убожество, автор вообще не понимает, что такое литература и лучше ему никогда не писать и тем более подобную галиматью не показывать. В конце была подпись кем то уважаемого поэта. О такой медвежьей услуге я Круглова, конечно, не просил. Был удивлен методике работы комсюков- сначала втягивать в дело, а потом оплевывать чужими руками.
Москва перестроечная
Летом 1988г. ездил в перестроечную Москву. 25 июля посетил Ваганьковское кладбище, где пел у могилы Владимира Семеновича Высоцкого. В этот день там всегда много людей и памятник засыпан цветами.
"Высоцкому"
Гитару настроив на чью-то беду,
Он струны рвал вместе с душою,
И каждое сердце хватал налету,
И в малом мог видеть большое.
Он столько спел жизней, вложив их в свою,
Да только его не допета.
Он, словно тараном в воздушном бою,
Ложь, правдой одетую, встретил.
Он к нам вернулся на пьедестале,
Стал для врагов почти неуязвим.
Живет его голос в магнитной ленте,
Подтянем струны в тональность с ним.
А сколько мы врали, а сколько мы врем,
Спокойно с ухмылкой небрежной.
Он шел по России с гитарой вдвоем-
Расцвел правды первый подснежник.
Молчание было ему не страшно,
Российским рожден он молчаньем.
Пусть мода его обойдет стороной,
Она не верна и случайна.
Он к нам вернулся на постаменте...
Как черное дело, скрывая от глаз,
Ворье лепит новые ксивы.
Так пишут историю несколько раз,
Губя и терзая архивы.
Но Русь остается и Спас на Крови,
И звон колоколен вечен.
Мы будем к нему вновь и вновь приходить:
Не вечер еще, не вечер.
Он к нам вернулся на постаменте...
После долгих аплодисментов меня угощали водкой и копченой колбасой. На Ваганьковское приезжали люди со всего Советского Союза и больше такого дружелюбия и понимания нигде и никогда не видел.
Вдохновившись особой атмосферой единения душ, отправился на Арбат, где жизнь кипела и бурлила. Огромная пешеходная зона принадлежала поэтам, писателям, художникам и конечно музыкантам. Там я оторвался по полной.
"Письма"
Письма перед походом чаще пишем,
И сердце так сожмется, где ты дом родной,
Где ты дом родной?
Солнце крадется в небе выше, выше.
Оно в лицо смеется пылью и жарой,
Пылью и жарой.
Чужие птицы в небе здесь летают,
А мне б увидеть просто стаю
Наших журавлей.
Видишь, земля здесь вздыбилась горами.
Она воюет вместе с нами,
Но против нас, но против нас.
Пули тревожно воют в этих скалах.
Они голодные шакалы,
Что ждут свой час, что ждут свой час.
Парни, за нами только автоматы
За ними суры шариата
И весь Восток, и весь Восток.
В пропасть теснят нас горы и душманы
И я, увы, живым останусь
Лишь между строк, в письме меж строк.
Я вдруг увидел вниз от гор к долинам
Летели плавно молчаливым клином
Журавли.
Кто говорил, что журавли не с нами?
Кружились письма журавлями
В пропасть вниз.
Эта песня особый успех имела в День десантника все на том же Арбате. С каждой минутой вокруг меня становилось все больше публики. Москва бушевала, разбуженная горбачевской перестройкой. Все ждали новых слов, новых идей. Певец, отражающий настроения и надежды, становился кумиром. Каждый новый аккорд принимался на ура, некоторые начинали плясать и пританцовывать.
"Авто"
Как-то раз на шоссе
я его повстречал:
Этот черный и гордый авто.
В нем шофер - сажень в плечах,
А за задним стеклом
статный босс и леди в манто.
А я хочу быть сенатором
И ездить в черном авто
Гонять по улица запросто
И всем пылить в лицо.
Но десять машин впереди, десять сзади орут в мегафон:
"Всем стоять!"
Из газет я узнал
Белый дом открыт для всех
Стать сенатором сложности нет.
Нужно в теннис вам играть
Улыбаться и не грех,
Чтобы дядей был сам президент.
Тогда десять машин впереди, десять сзади орут в мегафон:
"Всем стоять!"
А я хочу быть начальником,
И ездить в черном авто.
У остальных жизнь печальненька,
Ведь им плюют в лицо.
Москва перемен была прекрасна. Кругом сквозь асфальт пробивалась жизнь. Повсюду кооператоры продавали: кто замороженный сок, кто самодельное печенье. Буйствовала фантазия доморощенного предпринимательства. Это умиляло. Огорчило только одно - московские родственники. Я зашел к родной тетке по материнской линии , что жила на улице Беговой в доме советских художников. Однако Маргарита Кузьминична Смирнова меня, как блудливого котенка, выставила за дверь . Это потрясло, ведь в течение десятилетий она с мужем и детьми приезжала в Куйбышев и жила летом на даче вместе со всеми. Я по глупости и наивности считал их близкими людьми. Вся эта столичная родня оказалась хуже посторонних. Меня приютил Александр Батнер, который в свое время проходил срочную службу в Приволжском военном округе, где мы и познакомились. Парень любил мои песни и сопровождал в походах на Арбат, где я отрывался. Помню, в то время пользовалась популярностью такая моя песня:
"Опричники"
Опричники великого монарха
Готовят вновь поход своих коней,
И вся Россия корчится от страха,
Ведь никому спасенья нету в ней.
А им плевать, кто правы, кто неправый,
Они несутся, рубят наскоку,
Чтоб поживиться лихом нахаляву,
Одно спасенье только дураку.
Ведь он с лицом олигофрена,
Он с лицом олигофрена,
Он с лицом олигофрена,
И это его спасет.
Когда всех умных просто передушат,
Опричники возьмутся за своих.
Тут дураки огонь войны потушат,
И возрождение начнется с них.
Когда же залатаются рубахи,
И снова станет общество мудрей,
Опричники великого монарха
Готовят вновь поход своих коней.
Но я с лицом олигофрена
Я с лицом олигофрена
И только это несомненно,
Одно меня спасет.
Уличная стихия Куйбышева
Автор: Демидов Андрей Вячеславович Раздел: История России Дата публикации: 24.09.2015 11:07:48
Вас могут заинтересовать другие материалы из данного раздела:
Об этом нельзя забывать
Мой прадедушка по линии отца Исмагил Загитович Юлаев- участник Великой Отечественной войны, ветеран войны и труда. Когда началась война, ему было 22 года. Юноша в числе первых ушел на фронт защищать Родину, воевал в 112-ой кавалерийской дивизии. В 1943 году был тяжело ранен под Сталинградом и попал в госпиталь. Контузия не позволила ему вновь встать в строй. Исмагил-олатай был комиссован и вернулся в родную деревню Таймас Куюргазинского района. Вел активный образ жизни, работал, ковал победу в тылу. Встретил красивую скромную девушку Гафифу и сделал ей предложение. Вместе они окончили в Стерлитамаке учительские курсы и стали работать в школе..
Мой прадедушка – участник Великой Отечественной войны
Призвали его в декабре 1941 года, когда для советского народа наступили трудные времена. Местом мобилизации стал Ижемский районный военный комиссариат..
Впервые слово «холокост» я услышал в этом году на уроке истории от учителя. Меня поразила даже та немногая информация, которую мы успели узнать за время урока. Поэтому когда я узнал о возможности подробнее изучить холокост, я решил заняться этой темой..
Изучив биографии известнейших общественных деятелей,навсегда вошедших в историю, я выявил необычную закономерность. Большинство их них в детстве проявляли огромный интере с к учебе, саморазвитию и, что еще более важно, могли избрать для себя определенный круг предметов, наук и т.д., которые они готовы были изучать самостоятельно и с интересом.
Демянск не забыт: экспедиция поискового отряда «Память»
В августе 2009 г. отряд «Память» Сузановской средней школы Новосергиевского района Оренбургской области принял участие в поисковой экспедиции на территории Новгородской области.
Этим летом в старом семейном альбоме я увидела фотографию, которая привлекла мое внимание. Старая, пожелтевшая от времени фотография на паспарту, по виду очень старая. Моя бабушка сказала мне, что на фотографии запечатлен её родной дед Мигунов Михаил Петрович. .
Социальная однородность советского общества как проблема государственного управления
Вопрос о трансформации социальной структуры общества играл важную роль в коммунистической идеологии. Построение бесклассового общества, в котором отсутствовали бы антагонистические классы, провозглашалось важнейшей целью общества. В. Ленин считал, что главным условием создания бесклассового общества является диктатура пролетариата .
После Великой Отечественной войны жилищный вопрос в нашей стране сильно обострился. Еще при И.В. Сталине начали разрабатываться проекты решения жилищного вопроса с помощью строительства многоэтажных домов..
С каждым годом все дальше и дальше от нас остается та страшная война. Война, о которой написаны тысячи книг, статей, мемуаров, исследований. Мы знаем о полководцах, о фронтах и сражениях. Но как мало знаем мы о простом человеке, который и выиграл войну. Простая женщина- работница тыла. Простой подросток- тот, кто дежурил на ленинградских крышах..
Старые дома, улицы, фотографии, письма хранят память. Память о тех, кого уже давно нет с нами. Чьи голоса уже забылись, а образы стёрлись. И никогда нам уже не увидеть их. Может быть, прошло уже немало лет, но ведь человек жив, пока жива память о нём, пока в наших сердцах не угасла любовь, пока мы не забыли его. Я часто беру в руки семейный альбом. .
