Золотоордынский город Мохши, располагавшийся в Примокшанье, на территории, которую в настоящее время занимает п. г. т. Наровчат, районный центр Пензенской области, был открыт А.А. Кротковым в начале ХХ века. Этому археологическому памятнику его первооткрывателем был посвящён ряд научных статей, в которых была восстановлена основная канва истории этого города. А.А. Кротков заложил добротную основу для дальнейшего изучения Мохши. Он охарактеризовал экономическое и политическое значение этого города, сделал ряд предположений относительно этнокультурного состава населения, проживавшего в Мохши в золотоордынское время, и, в общих чертах, наметил планировку этого города. До настоящего времени основные положения, выдвинутые А.А. Кротковым, в ходе работы над материалами, полученными во время работы на территории Наровчата и в его окрестностях, остаются почти без изменений и признаются верными большинством исследователей. Серьёзной корректировке был подвергнут только план золотоордынского города Мохши, подготовленный А.А. Кротковым. Уточнение этого плана связано с деятельностью Анны Епифановны Алиховой.
Стоит заметить, что научная деятельность А.Е. Алиховой была весьма разносторонней, и исследование истории города Мохши было только одним из направлений её научной работы. Тем не менее, А.Е. Алихова внесла заметный вклад в изучение этого археологического памятника. Прежде всего, необходимо отметить археологические работы, проводившиеся А.Е. Алиховой на территории Наровчата и в его окрестностях. Прежде всего, исследовался Старосотенский могильник, принадлежавший языческой мордве мокше XIII-XIV вв. Этот памятник, находящийся на южной окраине Наровчата, был открыт А.А. Кротковым в 1925 году. Начиная с 1926 года, совместно с А.А. Кротковым, на этом памятнике начинают исследования проводятся антропологической комплексной экспедицией МГУ под руководством Б.С. Жукова, учителя А.Е. Алиховой. Эта экспедиция продолжает свою работу на памятнике вплоть до 1928 года (Полесских, 1970, с. 96), и, с большой долей вероятности, в ней принимает участи и А.Е. Алихова. Позднее, в 1938-39 гг. А.Е. Алихова продолжит археологические работы на Старосотенском могильнике уже как самостоятельный исследователь (Полесских, 1970, с. 96). Новые археологические работы на территории Наровчата и в его окрестностях будут начаты в 1950-х гг. Во многом, наши знания об истории и материальной культуре города Мохши определяются результатами раскопок, проводившимися в 1950-х – 1960-х гг. А.Е. Алиховой. Начало археологических работ в этом районе было связано с тем обстоятельством, что в 1956 году, в ходе рытья траншеи для прокладки водопровода на территории Советской (бывшей Соборной) площади Наровчата был выявлен гончарный горн (Алихова, Отчёт…, 1959, с. 3). В 1957 году этот горн был частично обследован совместной археологической экспедицией Института археологии АН СССР и Мордовского научно-исследовательского института истории, языка, литературы и экономики (МНИИЯЛИЭ) (Алихова, Отчёт…, 1959, с. 3). Полностью работы по вскрытию горна и сооружений, находящихся в непосредственной близости от него, было завершено в 1959 году экспедицией ИА АН СССР под руководством А.Е. Алиховой. В тот год была вскрыта сравнительно небольшая площадь на территории Советской площади, но был выявлен интересный материал, и, прежде всего, два гончарных горна (Алихова, Отчёт…, 1959, с. 4-5) и околотопочная яма, в которую жерлами выходили оба горна. Так как после прекращения функционирования этого «производственного комплекса», по выражению А.Е. Алиховой (Алихова, 1969, с. 78), околотопочная яма использовалась в качестве мусорной, в её заполнении была встречена масса материалов золотоордынского времени (Алихова, Отчёт…, 1959, с. 5-7). В том же, 1959-м году, А.Е. Алиховой было положено начало раскопкам на территории урочища Красный Ключ к северо-западу от Наровчата, где были выявлены сооружения, интерпретируемые как бани (Алихова, Отчёт…, 1959, с. 8-19). В 1960 году начинаются раскопки на территории урочища Мизгить, расположенного к западу и, частично, к юго-западу от современного Наровчата. Здесь были выявлены остатки крупного мавзолея золотоордынского времени (Алихова, 1960, с. 3). В 1961 году были продолжены работы по изучению Мизгити, где было выявлено ещё несколько мавзолеев (Алихова, Отчёт…, 1961, с. 2-13), кроме того, в небольшом поисковом раскопе IV (по А.Е. Алиховой), расположенном южнее мавзолея № 5, была выявлена и вскрыта грунтовая могила (Алихова, Отчёт…, 1961, с. 13). В том же году были продолжены раскопочные работы на Старосотенском могильнике, где было обнаружено ещё три погребения с крайне плохой сохранностью костяков (Алихова, Отчёт…, 1961, с. 13-14). Раскопочные работы 1962 года были практически полностью посвящены исследованию урочища Красный Ключ, где было выявлено ещё несколько сооружений, большая часть которых интерпретировались как бани золотоордынского времени (Алихова, Отчёт…, 1962, с. 2-28). Между раскопами, при этом, были заложены разведочные траншеи (Алихова, Отчёт…, 1962, с. 28-31), при выборке которых были обнаружены следы небольшого неотапливаемого сооружения (Алихова, Отчёт…, 1962, с. 28-29), а также две сравнительно крупных хозяйственных ямы (Алихова, Отчёт…, 1962, с. 30-31). В 1963 году были продолжен работы на территории урочища Красный Ключ (Алихова, Отчёт…, 1963, с. 1-2). Однако в этом году было решено выйти за его пределы, и А.Е. Алихова закладывает несколько раскопов к югу от урочища. Так раскоп № 9 по А.Е. Алиховой располагался в 160 метрах от наиболее южного здания (частной бани) Красного Ключа в районе двух бугрообразных всхолмлений, где было выявлено сооружение, интерпретированное автором раскопок как печь для обжига кирпича (Алихова, Отчёт…, 1963, с. 3). Сравнительно недалеко от этого сооружения была выявлена площадка из щебня и глины, на территории которой, по мнению А.Е. Алиховой, осуществлялась либо формовка, либо просушка кирпича (Алихова, Отчёт…, 1963, с. 5-6). К северу от раскопа № 9 была выявлена ещё одна печь для обжига кирпича (Алихова, Отчёт…, 1963, с. 6-7). В том же году были начаты раскопки неподалёку от строившейся нефтебазы, близ урочища Бугры (Алихова, Отчёт…, 1963, с. 7), где были обнаружены следы нескольких хозяйственных ям (Алихова, Отчёт…, 1963, с. 7-11).
В целом, раскопки под руководством А.Е. Алиховой были наиболее масштабными археологическими работами на территории Наровчатского городища и в его окрестностях. Примечательно то, что А.Е. Алихова в ходе описанных раскопочных работ, в большинстве случаев идёт по следу раскопок А.А. Кроткова. А.Е. Алихова предпринимает свои работы, преимущественно, там, где раньше проводил исследования А.А. Кротков: на территории урочищ Мизгить и Красный Ключ (оно же поле Мелюковской коммуны по А.А. Кроткову), а также на территории Советской (Соборной) площади (Кротков, 2011). И только в 1963 году некоторые раскопы были заложены сравнительно далеко от мест, ранее изученных А.А. Кротковым (район к югу от Красного Ключа, район строящейся нефтебазы).
По материалам, полученным на основе археологических раскопок и разведок на территории золотоордынского города Мохши и в его окрестностях, А.Е Алиховой был подготовлен ряд научных статей. Прежде всего, необходимо упомянуть статью «Старосотенский могильник», опубликованную в 1948 году в «Археологическом сборнике» МНИИЯЛИЭ. В ней получили отражение материалы с мордовского языческого могильника XIII-XIV вв., располагавшегося к югу от Наровчатского городища, однако в своём историографическом обзоре мы не будем касаться этой статьи, поскольку в этой статье разбиралась фактически культура мордвы золотоордынского этапа, а не собственно культура золотоордынского города.
Первая статья А.Е. Алиховой, в которой осуществляется характеристика материалов Мохши, вышла в свет в 1969 году в «Кратких сообщениях Института археологии» (выпуск 120). Статья называлась «Гончарные горны города Мохши-Наручади (Наровчат Пензенской области)» (Алихова, 1969, с. 78-80). Материалами для этой статьи послужили результаты раскопочных работ на территории Советской площади Наровчата конца 1950-х гг. Статья представляет собой краткое сообщение. В тексте можно выделить вступительную и основную части, но более или менее оформленного заключения нет, что лишний раз подтверждает, что мы имеем дело с кратким сообщением информационно-описательного характера.
Во вступительной части А.Е. Алихова, к сожалению, не даёт более или менее развёрнутой характеристики само археологического памятника, что осложняет восприятие статьи и затрудняет работу с ней. Пожалуй, во вступительной части статьи внимание А.Е. Алиховой приковано не к истории города Мохши, а к истории археологического изучения Советской (бывш. Соборной) площади Наровчата. Исследовательница отмечает, что, по мнению А.А. Кроткова, поддержанному В.И. Лебедевым, на месте бывшего собора, в XIV веке находилась белокаменная мечеть, а рядом располагалась базарная площадь (Алихова, 1969, с. 78). Последнее утверждение несколько не соответствует истине, так как базарную площадь Мохши А.А. Кротков локализировал несколько западнее, между мечетью и зданием Караван-сарая (Кротков, 2011), но, всё же, на небольшом расстоянии от мечети. А.Е. Алихова специально останавливается на этом моменте в связи с тем, что в дальнейшем выдвинет предположение, что находка двух горнов вблизи мечети и базарной площади должна свидетельствовать о разновременности всех этих сооружений (Алихова, 1969, с. 80).
Более подробно А.Е. Алихова останавливается на ходе работ по изучению горнов. Она сообщает, что горн № 1 был обнаружен на территории Советской площади в 1956 году в ходе прокладки водопровода. Освящается также ход работ в 1957 и 1959 гг. В целом, находку двух горнов А.Е. Алихова характеризует как целостный производственный комплекс (Алихова, 1969, с. 78).
В основной части статьи подробно характеризуются отдельные элементы этого комплекса: горн № 1, горн № 2, околотопочная яма, в которую выходил топки обоих горнов (Алихова, 1969, с. 79-80). Горн № 1 сохранился достаточно хорошо, он имел цилиндрическую форму, его диаметр составлял приблизительно 2 метра. Горн имел две камеры. В нижней камере располагался опорный столб, служивший основой для пода толщиной около 8 см, снабжённого отверстиями – продухами, через которые горячий воздух поступал в обжиговую камеру. С околотопочной ямой нижняя камера соединялась посредством короткого устья (Алихова, 1969, с. 78). Верхняя камера была глинобитной и по форме была близка к цилиндрической (Алихова, 1969, с. 78-79). Основание горна покоилось на тонкой золистой прослойке толщиной около 4 см, которую А.Е. Алихова, вслед за Б.А. Рыбаковым, считала теплоизоляцией (Алихова, 1969, с. 79). Учитывая тот факт, что горн был частично деформирован, А.Е. Алихова занимается реконструкционной деятельностью. В частности, она предполагает, что верхняя часть стенки горна, после прекращения его функционирования деформировалась, прогнувшись внутрь верхней, обжиговой, камеры (Алихова, 1969, с. 78). Это предположение выглядит спорным. Однако, в целом, описание горна дано ясно и подробно.
Горн № 2 сохранился значительно хуже, чем горн № 1. Фактически, в распоряжение исследователей попала часть стенки горна № 2 высотой 195 см и жерло топки. А.Е. Алихова в своей статье стремится максимально полно реконструировать форму этого производственного сооружения, и предполагает, что по своей конструкции он был близок горну № 1, то есть был двухкамерным. Однако, сама исследовательница говорит о том, что это предположение весьма гипотетично. Впрочем, это предположение подтверждается тем, что с внутренней стороны стенки горна № 2 имелся уступ, расположенный на высоте около 1 м. Возможно, этот уступ представлял собой часть пода обжиговой камеры (Алихова, 1969, с. 79). Однако между горнами есть и существенные различия. Например: «В сохранившейся части горна [№ 2], за исключением жерла, никаких следов кирпичиной кладки не прослеживалось» (Алихова, 1969, с. 79), тогда как нижняя часть горна № 1 и его опорный столб были выложены из кирпича (Алихова, 1969, с. 78-79). Заметны также различия в конструкции формы жерл топки. У горна № 2 «В жерло топки в противоположность соседнему горну были вмазаны обломки шлакированного кирпича и пода от старого разрушенного горна и часть квадратного кирпича толщиной 5 см и длиной в 24 см» (Алихова, 1969, с. 80).
От характеристики горнов А.Е. Алихова переходит к характеристике околотопочной ямы, которая имела внушительные размеры – 3,7х3,9 м (на глубине 2,8 м от современной поверхности). Наибольшая глубина ямы составляла 4,1 м (Алихова, 1969, с. 80). А.Е. Алихова стремится не только описать, но и максимально полно реконструировать само сооружение. Она указывает на то, что спуск в яму, вероятнее всего, находился с северо-западной стороны, а также то, что над конструкцией некогда находилась лёгкая крыша или навес, опиравшийся на столб, находящийся в центре ямы (там сохранилась столбовая яма диаметром около 15 см) (Алихова, 1969, с. 80). Характер заполнения околотопочной ямы исследовательницы характеризует предельно кратко, указывая, что нижние горизонты включали материалы золотоордынского времени, а верхние – позднейшего, русского времени (Алихова, 1969, с. 80). А.Е. Алихова не делает никаких выводов относительно времени, к которому относится «производственный комплекс», и только в самом конце своей заметки делает оговорку: «Присутствие горнов в непосредственной близости от предполагаемой мечети, а может быть и крупного мавзолея, рядом с базарной площадью ставит вопрос об их разновременности, но о последовательности их бытования пока говорить трудно» (Алихова, 1969,с. 80). Предположение о разновременности сооружений производственного комплекса и других сооружений выглядит сомнительным. Прежде всего, против этой разновременности свидетельствуют материалы, полученные А.А. Кротковым, который считал, что жизнь золотоордынского города Мохши была недолгой: статус города и улусного центра этот населённый пункт получает около 1313 года, а упадок наступает после 1395 года, когда город разоряют войска Тамерлана: «Период существования этого города не превысил 82 лет», говорит А.А. Кротков (Кротков, 2011, с. 32). Маловероятно, что за это время на территории, занятой современной Советской площадью, могла произойти последовательная смена нескольких археологических комплексов.
Если говорить о статье в целом, то, прежде всего, необходимо отметить, что по своему характеру она представляет краткую заметку информационно-описательного, а отнюдь не аналитического характера. Стоит сказать, что в этом отношении статья как нельзя лучше подходила для такого издания как «Краткие сообщения Института археологии». Статья целиком и полностью базируется на материалах, полученных самой А.Е. Алиховой во время раскопочных работ на территории Советской площади Наровчата, проводившихся в конце 1950-х гг. При этом, статья, местами, почти точно дублирует текст отчёта, подготовленного А.Е. Алиховой за десять лет до выхода в свет этой публикации. Автор статьи не стремится к анализу материалов, полученных во время описанных раскопок. А.Е. Алихова пытается просто максимально полено и корректно отобразить результаты археологических работ.
Приблизительно через четыре года после выхода в свет статьи о гончарных горнах, А.Е. Алихова публикует в журнале «Советская археология» статью «Мавзолеи города Мохши-Наровчата» (1973). Во вступительной части статьи представлен обширный исторический экскурс, относящийся к истории города Мохши. Этот экскурс занимает почти две страницы и, преимущественно, базируется на материалах, почерпнутых из работ А.А. Кроткова, - как изданных, так и неизданных. Это заимствование было неизбежным, поскольку именно А.А. Кротковым город Мохши был открыт для археологической науки, и именно А.А. Кротковым была в общих чертах восстановлена история этого населённого пункта (Кротков, 1923, 1928, 1939, 2011). С другой стороны, тот факт, что А.Е. Алихова широко пользуется работами А.А. Кроткова, говорит о том, что сама исследовательница разделяет его взгляды на большую часть вопросов по средневековой истории города Мохши. Именно поэтому А.Е. Алихова повторяет основные выводы своего предшественника: и то, что остатки золотоордынского города на территории современного Наровчата принадлежат именно городу Мохши, известному по нумизматическим данным, и то, что город Мохши возник около 1313 года на той территории, где ранее находилось мордовское поселение, и то, что города было два названия: Мохши и Наровчат («Наручадь» русских летописей) (Алихова, 1973, с. 227). У А.Е. Алиховой не вызывает также сомнения тот факт, что Мохши был улусным центром, у которого было даже право чеканит свою монету, и то, что упадок города был связан с его разорением войсками Тамерлана в 1395 году (Алихова, 1973, с. 227). Все эти эпизоды истории золотоордынского города А.Е. Алихова заимствует у А.А. Кроткова практически без критики, что говорит о том, что сама исследовательница вполне согласна с его выводами (Алихова, 1973, с. 226-227). А.Е. Алихова не упоминает во вступительной части статьи только плане города Мохши, восстановленного А.А. Кротковым, и это неудивительно, поскольку именно в этой публикации начинается серьёзное переосмысление этого плана. Как известно, А.А. Кротков считал, что золотоордынский город Мохши имел площадь, превосходящую площадь современного Наровчата практически в два раза (Кротков, 2011, с. 30). Кроме того, исследователь считал, что в районе урочища Мизгить находился жилой район. Об этом, как будто бы говорила находка фундамента кирпичного здания размерами 13х7,2 м, раскопанного здесь в 1920-х гг. (Алихова, 1973, с. 227). В статье А.Е. Алиховой «Мавзолеи города Мохши-Наровчата» это предположение А.А. Кроткова опровергается, чем ставится под сомнение мысль о том, что город Мохши превышал по своей площади современный Наровчат. Сооружение же, ранее раскопанное А.А. Кротковым, представляло собой не жилую постройку, а золотоордынский мавзолей (Алихова, 1973, с. 227).
Основная часть данной работы А.Е. Алиховой посвящена разбору материалов, полученных во время раскопок на территории урочища Мизгить в начале 1960-х гг. Пять раскопанных мавзолеев А.Е. Алихова в начале статьи подразделяет на три типа: к первому типу относится только один мавзолей (мавзолей № 1), ко второму – два мавзолея (мавзолеи №№ 2 и 3), к третьему типу – также два мавзолея (мавзолеи №№ 4 и 5) (Алихова, 1973, с. 228). В принципе, число мавзолеев слишком мало для классификации, к тому же критерии выделения типов у А.Е. Алиховой сомнительны. Не вызывает сомнение только выделение типа 3, поскольку мавзолеи №№ 4 и 5 практически тождественны по своей конструкции и планировке. Мавзолеи же, относящиеся к типу 2 по А.Е. Алиховой объединяет только «одна черта – выступающий за пределы постройки портал» (Алихова, 1973, с. 228), тогда как в остальном эти здания сильно отличаются друг от друга: одно здание имеет квадратную в плане форму, другое – прямоугольную. К тому же «выступающий за пределы постройки портал» имеется и у мавзолея № 1, выделенного А.Е. Алиховой в отдельный тип (Алихова, 1973, с. 228). Более того, создаётся впечатление, что подразделение мавзолеев на типы было вообще нецелесообразно, поскольку небольшое число изучаемых сооружений позволяло продемонстрировать «разнообразие архитектурных форм», по выражению самой исследовательницы (Алихова, 1973, с. 237), не прибегая к типологии и классификации, а просто описывая сооружения по отдельности. Возможно, А.Е. Алихова сама ощущала нецелесообразность своей типологии, и потому больше нигде в тексте статьи не упоминает о выделенных ей типах (Алихова, 1973, с. 228-236).
После типологии А.Е. Алихова переходит к описанию отдельных мавзолеев. Именно это описание и занимает большую часть статьи (Алихова, 1973, с. 228-236). Первым описывается мавзолей № 1, который «отличается относительно крупными размерами, крестообразной планировкой и присутствием склепа в одном из четырех помещений» (Алихова, 1973, с. 228). Исследовательница последовательно характеризует все элементы фундамента мавзолея, с сожалением замечая, что «фундамент западной и восточной стен был почти полностью выбран» (Алихова, 1973, с. 229). Однако это не мешает А.Е. Алиховой осуществить приблизительную реконструкцию мавзолея. Здание было весьма крупным. Длина составляла приблизительно 18,5 метров, ширина не могла быть определена точно из-за частично выбранного фундамента западной и восточной стен, но составляла приблизительно столько же, сколько и длина (Алихова, 1973, с 228). Сооружение было ориентировано по сторонам света с незначительными отклонениями (Алихова, 1973, рис. 3). С южной стороны здания находился портал с широкими массивными стенами. Примечательно, что стены портала продолжались во внутреннюю часть здания, переходя в западную и восточную стены центрального помещения (Алихова, 1973, с. 229). Эта конструктивная особенность сооружения, вкупе с массивностью стен на этом участке говорившие «о большой нагрузке в этой части здания» (Алихова, 1973, с. 229), навели исследовательницу на мысль о том, что над центральной частью мавзолея возвышался купол (Алихова, 1973, с. 229). Площадь центрального помещения увеличивалась за счёт проёмов в боковые комнаты, находящие с восточной и западной сторон от центрального. Стоит отметить, что планировку боковых помещений А.Е. Алихова восстанавливала «по ничтожным остаткам бутового камня и следам перекопов» (Алихова, 1973, с. 229-230). В северной части сооружения находился склеп, который, по мнению А.Е. Алиховой, был двухэтажным (Алихова, 1973, с. 229). Это, впрочем, слабо аргументировано. Исследовательница подробно описывает конструкцию склепа, дополнительный вход с него, располагавшийся с восточной стороны и окошки, остатки которых прослеживались на высоте 80 см от уровня пола (Алихова, 1973, с. 230).
Сложнее обстоит дело с определением времени возведения мавзолея. Сама А.Е. Алихова думала, что он был построен около начала XV века, но даже она сама считала это предположение гипотетичным (Алихова, 1973, с. 233). Действительно, датировать сооружение было сложно. В центральном погребальном месте были обнаружены две монеты великого князя Василия Васильевича (1424-1462), однако они были обнаружены в районе перекопа (Алихова, 1973, с. 230), и, следовательно, могли быть утеряны во время выборке кирпича для хозяйственных нужд. Более надёжной для датировки представляется монета хана Тохтамыша (1378-1396), без указания года чеканки. Монета была найдена в засыпке из песка под вертикально стоящими кирпичами вымостки одного из погребений (Алихова, 1973, с. 231). Вероятно, эта монета была потеряна во время подготовки погребального места, и потому может датировать сооружение более надёжно. По крайней мере, нет веских оснований считать, что монета попала в склеп уже после того, как он перестал функционировать. Сам факт появления монеты в погребении А.Е. Алихова связывает с традициями местного населения: «при мусульманском обряде погребения никаких вещей умершему не кладут в могилу. В то же время этот обычай иногда встречается у болгар и современной им мордвы. Так, в соседнем Старосотенском могильнике в нескольких мужских погребениях были найдены монеты» (Алихова, 1973, с. 231). На наш взгляд, А.Е. Алихова напрасно не рассматривает возможность случайного попадания монеты в склеп. В целом, датировка склепа и мавзолея XV веком выглядит не слишком убедительно, так как основывается на находках русских монет, чеканенных от имени князя Василия Тёмного, которые с большой долей вероятности, попали в склеп уже после того, как тот перестал функционировать. Целесообразнее датировать период строительства мавзолея временем правления хана Тохтамыша, что вполне укладывается в периодизацию А.А. Кроткова, который считал, что золотоордынский город Мохши претерпел упадок после похода Тамерлана в 1395 году.
Кроме датировки сооружения, А.Е. Алихова стремится восстановить и архитектурные и погребальные традиции, типичные для местного населения. Конструкция склепа, по мнению А.Е. Алиховой, находит аналогии на территории Азербайджана: там также прослеживается двухэтажность, крестообразная планировка склепа и близкая конструкция окон» (Алихова, 1973, с. 230). С другой стороны, некоторые черты говорят о влиянии населения Средней Азии, о чём говорит «наземный способ захоронения, противоречащий мусульманскому вероисповеданию» (Алихова, 1973, с. 233). Такая специфическая погребальная традиция, по мнению А.Е. Алиховой, представляет собой пережиток зороастризма, который был занесён в Мохши переселенцами из Средней Азии, поскольку «этот способ захоронения распространён среди части узбеков Хорезма» (Алихова, 1973, с. 233). Кроме того, ранее упоминавшаяся прослойка песка, по мнению А.Е. Алиховой служила для изоляции тела погребённого от земли, что также косвенным образом указывало на связь с зороастрийским миром (Алихова, 1973, с. 233).
Другие мавзолеи А.А. Алихова описывает менее подробно. Мавзолей № 2, представляет собой прямоугольное в плане здание, ориентированное по сторонам света (Алихова, 1973, с. 233). Исследовательница отмечает большое сходство этого сооружение со зданием, раскопанным на урочище Мизгить в 1926 году А.А. Кротковым. Сам А.А. Кротков предполагал, что исследовал жилое здание, но А.Е. Алихова убедительно показала, что, скорее всего, он имел дело с золотоордынским мавзолеем (Алихова, 1973, с. 234-235). Здание мавзолея № 3, по мнению А.Е. Алиховой, «имело вид куба и было увенчано куполом и высоким порталом» (Алихова, 1973, с. 235). Мавзолеи №№ 4 и 5 были практически тождественны друг другу по своей планировке и ориентировке, а также близки по размерам (Алихова, 1973, с. 235-236).
Особое внимание А.Е. Алихова уделяет погребальному обряду мавзолеев. В мавзолее № 2 были выявлены следы одиночного захоронения, в котором был обнаружен костяк, который «принадлежал мужчине преклонного возраста» (Алихова, 1973, с. 234). «Костяк лежал в вытянутом положении головой на запад. Череп лежал на правом боку, обращенный лицом к югу. Туловище было несколько наклонено вправо» (Алихова, 1973, с. 234). Обе руки были согнуты в локте (Алихова, 1973, с. 234).
Два погребения в мавзолее № 3 были осуществлены в деревянных гробах, имевших характерное покрытие, от которого сохранилась белая порошкообразная масса и скреплённых костылями. В обоих случаях присутствовала слабая наклонённость тела на правый бок, но если в первом погребении костяк весь был слабо наклонён направо, то во втором погребении направо были наклонены череп и верхняя половина костяка. Руки обоих погребённых были согнуты в локтях. Во втором погребении руки располагались поперёк туловища, а в первом «предплечье левой руки лежало в поясничной области, а кисть правой руки, неестественно отогнутая, как бы надломленная, пальцами соприкасалась с тазобедренным сочленением» (Алихова, 1973, с. 235). Сомнение вызывает ориентировка погребённых. Первое погребение было направлено головой на север-северо-запад, второе, по словам А.Е. Алиховой, на юго-запад-запад, но это явная опечатка, что явствует из плана мавзолея, на котором ясно видно, что оба погребения располагались практически параллельно друг другу (Алихова, 1973, рис. 2:3). Если бы второе погребение было сориентировано так, как указывала А.Е. Алихова в своей работе, то оно должно было располагаться почти перпендикулярно первому погребению. Кроме того, сама А.Е. Алихова говорит о том, что погребение было вытянуто вдоль юго-западной стенки мавзолея (Алихова, 1973, с. 235), что вполне соответствует плану мавзолея. В таком случае, погребение могло иметь либо северо-западную, либо юго-восточную ориентировку. В отчёте за 1961 год А.Е. Алихова также говорит о юго-западной-западной ориентировке погребённого (Алихова, Отчёт…, 1961, с. 6), то есть эта опечатка была механически перенесена исследовательницей из отчёта в статью. Однако в отчёте А.Е. Алихова указывает на ту подробность, что лицо покойной было обращено на юг, тогда как череп изначально был положен на правый бок (Алихова, Отчёт…, 1973, с. 6). Это было возможно только при северо-западной ориентировке погребённого.
В мавзолее № 4 А.Е. Алихова обнаруживает только одну большую погребальную яму, вытянутую с запада на восток. Могильная яма оказалась пуста, что, очевидно, было связано с позднейшим разграблением (Алихова. 1973, с. 236), поэтому нет возможности судить о погребальном обряде.
В мавзолее № 5 было выявлено 11 погребений и одна пустая могильная яма (Алихова, 1973, с. 236). Интересно, что погребальный обряд не был одинаков даже в рамках одного мавзолея. Прежде всего, А.Е. Алихова указывает на погребение 5, под гроб которого «были положены крупные куски квадратного кирпича, очевидно, для изоляции от земли» (Алихова, 1973, с. 236). Это погребение, по мнению А.Е. Алиховой, напоминает материалы из погребений мавзолея № 1. В стремлении изолировать гроб с покойным от земли исследовательница видит пережитки зороастрийского погребального обряда (Алихова, 1973, с. 236). Это предположение, впрочем, выглядит не слишком убедительно, так как погребение не выделяется среди других ни глубиной залегания, ни ориентировкой. Для тех погребений, в которых сохранились костяки, было типично трупоположение в гробах головой на запад, без инвентаря. Для могильных ям погребений 4, 6, 7, 8, были характерны боковые уступы (Алихова, 1973, с. 236). Трупоположение погребения 4 (очевидно женского) отличалось также слабой скорченностью (Алихова, 1973, с. 236). Известное разнообразие прослеживается в положении рук погребённых. Так в погребениях 3 и 7 «одна рука была вытянута, а другая лежала поперек костяка» (Алихова, 1973, с. 236), в погребении 8 «правая рука была подведена к лицу, а левая лежала на груди» (Алихова, 1973, с. 236). В целом же, характеризуя погребальный обряд мавзолея № 5, А.Е. Алихова отмечает, что типичные мусульманские погребения здесь сочетались с погребениями, где прослеживались пережитки зороастризма, а также «некоторые черты, типичные для жившей здесь мордвы мокши» (Алихова, 1973, с. 237).
В заключение статьи, отмечая заметное разнообразие в погребальном ритуале и в архитектурных традициях, наблюдавшихся в строительстве мавзолеев, исследовательница делает вывод «о разноэтничности завоевателей древней Мордовской земли» (Алихова, 1973, с. 237). Этот вывод резонен. Вместе с тем А.Е. Алихова не конкретизирует, какие именно этнические группы входили в состав золотоордынского населения Мохши, и только погребальный обряд мавзолея № 1 как будто указывает на среднеазиатское влияние.
Большие сложности вызывает также вопрос о датировки мавзолеев, описанных в статье: «Вопрос о дате строительства отдельных мавзолеев пока решить трудно. Можно лишь в уверенностью говорить о господстве здесь пришельцев в течение XIV в. и, судя по находкам монет, вероятнее всего до средины XV в.» (Алихова, 1973, с. 237). Мы уже говорили о том, что монетные находки могли попасть в мавзолей № 1 уже после прекращения его функционирования, поэтому преждевременно говорить о функционировании мавзолеев в первой половине XV века.
В целом, статья А.Е. Алиховой «Мавзолеи города Мохши-Наровчата» имеет, скорее информационно-описательный, чем аналитический характер. Если говорить о значении этой статьи, то, прежде всего, надо отметить, что в ней содержалась существенная корректировка плана древнего города Мохши, составленного А.А. Кротковым в 1920-х гг. Благодаря работе А.Е. Алиховой в научный оборот были введены материалы из пяти золотоордынских мавзолеев. В связи с этим, после входа в свет статьи «мавзолеи города Мохши-Наровчата», уже не осталось сомнений в том, что урочище Мизгить, расположенное к западу от современного Наровчата представляет собой место золотоордынского могильника с грунтовыми погребениями и мавзолеями.
Автор: Иконников Д.С. Раздел: Археология Дата публикации: 23.08.2013 02:34:52
Вас могут заинтересовать другие материалы из данного раздела:
ТЕКСТИЛЬНЫЕ ИЗДЕЛИЯ ИЗ ЧУЛКОВСКОГО МОГИЛЬНИКА: К ВОПРОСУ О МЕЖПЛЕМЕННЫХ КОНТАКТАХ МУРОМЫ
Чулковский могильник муромы расположен на левом берегу реки Тужи (правый приток р. Оки), неподалеку от д. Чулково и Звягино Вачского района Нижегородской области. Он был открыт в 1959 г. Е. А. Безуховой (Халиковой), впервые исследовался в 1974 г. экспедицией Мордовского государственного университета под руководством М. Ф. Жиганова (было изучено 9 погребений) (Авдеев и др., 1975. С. 132). Широкомасштабные раскопки могильника велись в 1985-1992 гг. под руководством В. В. Гришакова, всего было исследовано около 100 погребений (Гришаков, 1986)..
Погребальный ритуал женских погребений Усть-Узинского 2 могильника III-IV вв. в Верхнем Посурье
Погребальный обряд в период формирования древнемордовской культуры до настоящего времени не являлся предметом специального анализа, в ряде работ он рассматривался в контексте публикаций конкретных памятников. Определенная работа в этом направлении была проделана В.И. Вихляевым на материалах пензенской группы могильников (Вихляев, 1977), которая опиралась на результаты раскопок М.Р. Полесских 50–60-х. гг. XX в., методика которых вызывает неоднозначные оценки..
Вопросы этнокультурной истории Южного Средневолжья конца I тысячелетия н.э.
Географическим: своеобразием рассматриваемой территории является её замкнутость с запада Приволжской возвышенностью, с востока Бугульминско-Белебеевской. Они вытянуты в меридианальном направлении и являются водораздельными. В ландшафтном отношении это зона южной лесостепи на границе со степью. С севера граница проходит примерно на широте русла р. Большой Черемшан правого притока Волги, с юга по р.Чапаевке, также правого её притока. Переход от степи к лесостепи начинается на широте Самарской Луки Волги и междуречья Большого Кинеля и Самары. Самарская Лука Волги сама по себе является уникальным природным микрорайоном. В ландшафтном отношении её внутренняя часть разнообразна. В восточной части её расположен массив Жигулёвских гор, покрытый лесом. В западной части преобладает равнинный рельеф, представляющий собой лесостепь. Внутренняя часть Самарской Луки ограничена с запада руслом реки Усы, которая образует с Волгой почти сплошное водное кольцо вокруг неё..
В 1869 году при строительстве железной дороги Тамбов – Саратов, был обна-ружен Лядинский могильник принадлежащий древней мордве. В 1888 г. работы на могильнике проводил В.Н. Ястребов. Судя по отчёту, в погребениях им было обнаружено 86 глиняных сосудов. Однако для нашего исследования доступны только те, которые попали в иллюстрации отчёта (пять сосудов). Спустя сто лет, в 1983 – 1985 гг. на могильнике производила работы Р.Ф. Воронина. Она так же об-наружила 30 сосудов. Всего же было найдено около 116 горшков. В результате всех работ был накоплен большой материал по истории культуры и быта народа оставившего этот могильник. К сожалению, мы не имеем возможности получить доступ ко всему керамическому материалу из всех раскопок в связи с тем что, часть материала со временем была утрачена. .
Романский меч из Кельгининского могильника в Республике Мордовия
В 2010-2011 гг. в Серпуховском историко-художественном музее проходила выставка «На окских рубежах Древней Руси», на которой были представлены археологические находки и предметы из частных коллекций с территории Среднего и Нижнего Поочья. Среди экспонатов из частных коллекций был представлен меч, найденный местными жителями села Зарубкино Зубово-Полянского района Республики Мордовия на территории села в карьере. Меч выпал из осыпи. На территории села с начала XX века археологами велись исследования средневекового мордовского могильника, получившего название Кельгиниский (10-13 вв., 17-18 вв.). Находку меча надо связывать с погребальным инвентарем одной из могил. До момента поступления на выставку меч был расчищен находчиками..
Энеолит степного Поволжья: три этапа или три культуры?
Энеолитическая эпоха степного Поволжья впервые наиболее полно была охарактеризована в трудах И.Б.Васильева, где она представлена сов-местно с памятниками лесостепи Среднего Поволжья и также полупусты-ни и пустыни Северного Прикаспия (Васильев, 1981). Еще более широкая картина энеолитического времени была представлена в последующей сов-местной с А.Т.Синюком работе (Васильев, Синюк, 1985). Предложенная тогда, более четверти века назад, трехступенчатая схема развития энеолита Поволжья явилась отправной точкой для последующих исследований и в основных чертах сохранила свою актуальность до настоящего времени. Конечно за прошедшие годы рядом исследователей эта схема была допол-нена, конкретизирована и соотнесена с культурами предшествующего вре-мени и синхронными культурными образованиями сопредельных регионов (Выборнов, 2008; Моргунова, 1995; Моргунова, 2011; Юдин, 2012 а). По-лученная общая картина энеолитической эпохи показывает, что процесс смены археологических культур носил в большей мере эволюционный ха-рактер, что вызвало существование нео-энеолитического периода в разви-тии населения степного Поволжья (Юдин, 2012 б)..
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КУЛЬТУР ЛЕСОСТЕПНОГО НЕОЛИТА И СТЕПНОГО ЭНЕОЛИТА ПО МАТЕРИАЛАМ СТОЯНКИ ЛЕБЯЖИНКА I
В эпоху неолита, Самарское Поволжье было лесостепной территорией. Непостоянство климатических условий региона отодвигало границу леса и степи на север во время засухи и на юг во влажный период. Люди шли за привычной им экологической нишей. Этим можно объяснить присутствие в нашем регионе обособленных групп племён с гребенчатыми традициями изготовления керамики, культурами украшавшими сосуды накольчатым орнаментом, и местным населением сохранившим традиции неорнаментированной керамики. Это многообразие нашло своё отражение в материалах стоянки Лебяжинка I. .
ОРУДИЯ ТРУДА И ПРЕДМЕТЫ ВООРУЖЕНИЯ С ЗАПАДНЫХ РАЙОНОВ РЕСПУБЛИКИ МОРДОВИЯ
В данной работе вводятся в научный оборот находки с археологиче-ских памятников расположенных в западных районах Республики Мордо-вия, находящиеся в частных коллекциях и обнаруженных частными лицами в районах сел: Мордовские Парки, Старое Девичье, Лосевка, Кулишейка, Юрьевка, Ефаево, Шаверки, Пальцо, Тенишево, Учхоз, Куликовка..
РАССЕЛЕНИЕ МОРДВЫ-ЭРЗИ В I ПОЛОВИНЕ II ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
При изучении материалов средневековых мордовских могильников обращает на себя внимание то, что на исконных эрзянских и мокшанских землях с середины XIII века происходит постепенное уменьшение, как объёма погребального инвентаря, так и количество самих погребений. Погребений же, чётко датируемых исследователями XV веком практически не зафиксировано. Напрашивается версия о средневековом кризисе развития мордовского этноса. Статья Н.М. Арсентьева и В.И. Вихляева как раз посвящена данному вопросу. В ней авторы, на основании письменных и археологических источников связывают обезлюдение мордовских земель с Золотоордынским, а позже с Казанским влиянием. (Арсентьев, Вихляев, 2011. С. 26-29.) Наша работа – попытка на основании различных источников (археологических, письменных) рассмотреть социально-политические события, повлиявшие на расселение мордвы-эрзи в XII – XVI веках. .
В 2011 году в Вурнарском районе Чувашии, на длинном узком мысу надпойменной террасы р. Ср. Цивиль между деревнями Сендимиркино и Буртасы краеведом И.Г. Павловым были найдены предметы, относящиеся к женским нагрудным и головным украшениям конца раннего железного века, которые были сданы в Чувашский государственный институт гуманитарных наук. С целью проверки данного местонахождения в мае 2012 года отрядом Археологической экспедиции ЧГИГН (Н.С. Березина, Е.П. Михайлов, Н.С. Мясников) были проведены разведывательные работы. В результате был обнаружен могильник II-III вв. н.э. и предшествующее ему селище того же периода. В июне 2012 года АЭ ЧГИГН в составе Е.П. Михайлова и Н.С. Мясникова при участии научного сотрудника Института истории АН РТ Д. Г. Бугрова (Казань) проводила дополнительные исследования на данном археологическом памятнике. Общая площадь раскопа составила 56,25 м²..
