Ты одна из русских женщин, Баба, бабушка моя, Ты хлебнула бед не меньше, Чем российская земля, Ты одна из горемычных, Ты одна из россиян, Поднимавшие привычно Русь, стонавшую от ран. Так же как и все солдатки, Мужа видела во сне, И колола босы пятки На белеющей стерне. Моя бабушка, Клавдия, Твоих глаз лучистый свет Не война собой затмила, А измены черный след, Дождалась не похоронку - Муж вернулся невредим, Выводила песню звонко, Радость в сердце, в горле - клин... Только треть домой вернулась, Покосило мужиков, С бабьим вздохом потянулась Жизнь сороковых годов. Ах, ты черная злодейка, Ах, ты горькая судьба, Плачет иволга - жалейка, Мужа зависть увела... Он ушел, такая прихоть, Что же с слабого - то взять! Не пристало бабам хныкать, Надо деток поднимать. Помню, бабушка Клавдия, Помню рук твоих тепло, Как ты пряла и косила, Голос твой на все село. Видно в песне забывала Одиночество свое, Зорька алая скрывала Бабье горькое житье. Прошумела, пролетела Жизнь, промчалась колесом, Не сидела ты без дела, Согревала дочкин дом. Тридцать лет, как разведенка, Тридцать лет одна жила, В сорок пятом похоронка На судьбу твою пришла... А судьба вдруг повернулась, Бросила "собаке кость", Видно, совесть в ней проснулась, На пороге ранний гость. "- Я пришел к тебе, Клавдия, Я теперь, как ты, один, Не гони, так надо было, Может, жизнь соединим? Ничего, что мы седые, Внучку замуж отдаем, Ну, а годы молодые, Поросли давно быльем." Моя бабушка Клавдия, Баба, бабушка моя, Мужа ты не хоронила - Он закапывал тебя. Прожила ты с ним немного, Три зимы, да три весны, За деревней, у дороги, Две могилы у сосны... Вместе их похоронили С перерывом в один год. Как теперь на той могиле Иволга весной поет, Да метель узором белым По оградке пряжу вьет...
Сегодня, третьего жануария одна тысяча пятьсот сорок четвёртого года от Рождества Христова я, дворянин Амадей Себастьян, сын Марии, потомок славного рода Альтамир-и-Кривеа начинаю повествование о необыкновенных событиях, участником и свидетелем коих мне, Волею Господа нашего Иисусу Христа, довелось стать. Я пишу эту правдивую повесть, сидя за столом в комнатушке убогой таверны «Галльский петух» маленького городка Довиль-Сюр-де-Мер1, расположенного на берегу пролива, который англичане почему-то называют «Каналом». Озлобленный зимней стужей ветер ожесточённо стучит неприкрытой ставней. На улице беспомощно стонут и кряхтят деревья, а угрюмые морские валы с орудийным грохотом разбиваются о белые от птичьего помёта скалы. Волею Провидения я заброшен в эту забытую Богом и людьми местность, но свой правдивый в каждой букве рассказ я начну с иного..
