Новости истории
Статьи и заметки
- Археология
- Всеобщая история
- Историческая поэзия и проза
- История Пензенского края
- История России
- Полезные и интересные сайты
- Разное
- Тесты по истории
- Шпаргалка
Конкурс работ
Создать тест
Авторам
Друзья сайта
Вопрос-ответ
О проекте
Контакты
Новые статьи:
На сайте Пензенского государственного университета запущен онлайн-проект, посвященный 1100-летию принятия ислама Волжской БулгариейМне бы хотелось рассказать историю моего прадедушки – коренного жителя Новосибирской области.
Введение: Завещание прадедушки
В истории каждой семьи отражается история нашей страны, области: Великая Отечественная война, подъем целины, годы перестройки, репрессии и т.д. А хотелось бы мне начать с небольшой предыстории.
Мой прадедушка, Плотников Михаил Григорьевич, родился ещё в Западно-Сибирском крае. Он прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. До конца дней он сохранил ясный ум и хорошую память. Был интересным человеком и удивительным рассказчиком, писал стихи.
Прадедушка - ветеран Великой Отечественной войны, он не дожил до 60-летия Победы всего 4 дня. Прадедушку похоронили, собралась семья, решили отдать награды в школьный музей. Остались, как мы считали, только письма с однополчанами. Но время шло, прабабушка стала часто болеть, решено было забрать прабабушку к себе, а дом продать.
Вот тут-то, спустя 6 лет, мы и обнаружили завещание прадедушки.
В сундуке, с письмами, находилось 4 тетради с надписью «Мой путь по всей жизни. Если интересно будет, пусть прочитают дети мои, внуки и правнуки. «Моя дорога по жизни»
О существовании этих записей не знала даже прабабушка. Я целенаправленно не искажаю ни одного слова.
«Моя дорога по жизни: Детство»
"Как только я стал памятью своей фиксировать своё бытие, я уже работал.
Семья наша состояла из восьми человек: Дедушка – Дмитрий Фёдорович,Бабушка – Степанида Ивановна, Отец – Григорий Дмитриевич, Мать – Матрена Никитична, Я – старший из детей, Брат – Леонид с 1923 года, Сестра – Анна с 1925 года, Сестра – Таисья с 1931 года. Я запомнил период НЭПа. Жили единолично, имели 2-3 рабочих лошадей, 2-3 коровы, ну и мелкий скот: овцы, свиньи, птица. Имели с/х - инвентарь: плуги, бороны, лобогрейку, молотилку и пр., работников со стороны не имели.
Я в семье был первенцем. И, как рассказывала моя мать, все хвори, какие только были тогда, ни одна меня не миновала – и золотуха, и оспа. И, может, поэтому меня особенно любила и опекала моя бабушка, Степанида Ивановна, которую я звал просто «баба», а дедушку Дмитрия Федоровича звал «старый». Но он, в отличие от бабушки, меня недолюбливал, он меня просто ревновал к бабушке, потому что я чуть ли не с первого дня стал спать с бабушкой. Мать моя после моего появления на свет тоже сильно и долго болела. И дедушка меня прозвал «Бабушкин Сураз», и так же меня величала бабушка Анна Самотиха, сношенница моей бабушки Степаниды, которая жила рядом.
Толстая, среднего роста старуха, своих внуков у неё не было, единственная дочь её Фиона померла на тридцатом году жизни, так и не подарив бабке Анне ни одного внука. И жила бабка Анна с зятем Егором Зыряновым, женив его после смерти дочери на вдове Прасковье Ивановне, женщине тихой и очень доброй. Жизнь наша крестьянская была в единоличной форме, каждый хозяин работал тогда на своем участке земли с участием всей семьи, и мы, дети, работали в поле и дома. Как только начинали держаться на коне верхом, нас использовали на бороньбе пашни или в сенокос подвозили копны, в общем, где только было можно нас использовать, напоить лошадей или стеречь, чтоб не подошли к ним волки, которых в ту пору было не мало в наших лесистых степях.
Случай на водопое
Мне уже было 10 лет, и вот я поехал в обеденный перерыв напоить лошадей, их было две. А поили их из родника в Прямухе, это лог глубокий и такой мрачный, весь заросший кустарником и высоким камышом и осокой, откуда раздавались всегда голоса каких-то таинственных птиц, разные шорохи и шипения. Когда, бывало, въезжаешь в глубину этого лога, всегда испытываешь страх. Я смотрел всегда только перед собой, вперед, боясь глянуть в сторону, как бы не увидеть там что-нибудь страшное. Сидя на лошади, а вторую лошадь держа за повод, приходилось управлять одной рукой. Это казалось мне неудобно, и я привязал к поводу второй лошади чересседельник и у меня получился длинный повод. Сидя на коне верхом, я повод второй лошади обвязал вокруг своего туловища, узел сделал петлей, для того чтобы, дёрнув за конец петли, быстро и легко можно было его развязать. Спустившись в лог до половины пути до родника, вдруг лошади мои встали, не желая идти вперед, насторожились. Только я взялся за конец петли, предчувствуя опасность, хотел раздернуть узел повода, обвившего меня, как серой лентой мою дорогу перескочил волк. Лошадь рванула в сторону, и я мгновенно был сдернут с лошади.
Когда я пришел в себя, я лежал в середине талового куста с разбитой ногой, в голове и в боку была сильная боль, лошадей возле меня не было. Я услышал голос моего отца, который кричал, разыскивая меня по кустарнику. Да, видимо, всё же я успел раздернуть узел, иначе был бы или уродом, или совсем был бы разбит о пни и колодины, тащась за напуганным конем на поводу.
И вот привезли меня домой, избитого. Больницы у нас тогда не было, даже мед – пункта не было, чтобы оказать мне какую-то помощь, и опять я на бабушкином попечении. Уж куда она, к какой только знахарке меня ни таскала, но все же я пришел в нормальное состояние; ушибы мои вылечили припарками и травами, а испуг весь вылили на воск, в ту пору это считалось высоким мастерством. Долго меня бабушка не отпускала в поле с моими родителями, я помогал ей дома водиться с моими родными и сродными братишками и сестренками, некоторые из них даже ещё на ноги вставать не умели; их сносили к бабушке мои тёти и дяди в немалом количестве, бывало, до десятка человек, а в летнюю пору папам и мамам с ними некогда было возиться, их ждала работа в поле.
Полудница - это что за зверь?
Наши огороды с бабушкой Анной Самотихой (Самотихой её звали, потому что мужа её звали Самойло) разделял только узкий переулок, ведущий к речке. Огороды были большие, по хорошей десятине, и что там только не было: огурцы и арбузы, дыни, лук и репа, конопля и тыква, которые вырастали по хорошему ведру величиной. Но почему-то моя бабушка не любила сеять мак в огороде, зато бабушка Анна Самотиха сеяла маку много, цвел мак красным цветом, бывало, зацветет, словно огненный островок среди огорода. Тянуло меня к этому острову, как магнитом, любил я мак, когда он цветет, да и когда созреют макушки, тоже не мог равнодушно пройти мимо. Заскочу, бывало, нарву пучок – и был таков! Но не мог я укрыться от глаз бабки Анны. Может, и не жалко ей было маку, но я ведь шёл по грядкам, где рос мак, не разбирая дороги, шел через луковые, маковые гряды, круша всю растительность на своем пути.
И вот однажды бабка Анна говорит мне: «Ты, Миша, в наш огород не лазь, у нас там поселилась полудница, такая страшная и злая, она в конопле прячется». Это было для меня серьезным известием. Некоторое время я не только в огород перестал лазить, а даже проулком между огородов ходить перестал.
Полудница – этот зверь для меня был неведом, хотя часто слышал от взрослых про полудницу, её представляли как какое-то сверхъестественное существо. И жила она только по огородам. Видел я волков и лис, и даже медведей, убитых нашими охотниками соседями, но полудницу почему-то ни кто и ни когда не убивал. У нас в соседях жила Дарья Перстенева, муж её погиб в гражданскую войну. У неё был сын Трошка, он был старше меня года на четыре, но я с ним дружил и часто ходил к ним. Мать, как всегда летом, у кого-нибудь из богатых работала, потому что жили они очень бедно. А Трошка всегда был дома, и частенько я носил ему, то хлеба стащу у бабки, то ещё что-нибудь, а он мне за это делал луки и стрелы или ещё что мог. И вот я рассказал ему про полудницу в огороде у Самошихи.
«Всё это ерунда, - говорит Трошка, - припаси хороший камешек и, как увидишь полудницу, бросай в неё камень, а сам убегай». И вот в один прекрасный день, вооружившись четвертинкой кирпича, я наконец отважился идти в поход за маком в огород к бабушке Анне.
Пробирался в полной осторожности, и только достиг грядки с маком, послышался грозный рев неведомого зверя в конопле. На первых порах меня сковало страхом, но, когда я увидел, что из конопли кто-то лезет, голову я не рассмотрел, мне показалась какая-то бесформенная туша на ногах. И вдруг я изо всей силы швыряю кирпич в эту уродину и со всех ног с криком убегаю. Но когда я добежал до городьбы, этот страшный зверь превратился в бабку Анну, что-то громко кричавшую мне вслед. Я тогда, конечно, понял, что произошло, но останавливаться не стал, убежал домой.
Бабушка Степанида, конечно, поняла, что со мной что-то случилось, пощупала мой лоб, нет ли температуры, и не велела никуда ходить, предположив, что я заболел от лишнего купания в речке, из которой мы не вылизали целыми днями чуть не до самой осени, если дни были теплые и нас не задерживали дома каким-нибудь делом. Да, я всё понял, что произошло в огороде. Это, оказывается, бабка Анна, заметив моё намерение забраться в огород, спряталась в конопле; завернув свой огромный сарафан себе на голову, на карачках выползла из конопли задом наперед, ревя страшным жутким голосом. Кирпич, брошенный мной, угодил ей по попе, и теперь она, прихрамывая и поохивая, приближалась к нашему дому. Это я увидел в окно. Бабушка моя была тоже в доме, но приближения своей кумы к нашему дому не видела.
Что мне было делать? Выбежать из дома значило попасть в дверях прямо в руки бабки Анны, и я решил забраться на полати. Это было самое надежное моё убежище от всех бед, потому что бабкам, ни той, ни другой, на полати не забраться. Это сулило мне избежать наказания, если не совсем, то хотя бы на время, а за это время у бабушки отойдет сердце. Она хотя всегда старалась оправдывать мои проказы, но бывало и наказывала, хватала опояску, зажимала мою голову промеж ног, высоко замахивалась, но опояску опускала легко, не причиняя мне сильной боли, но зато громко ругалась: «Ах ты! Запорю до смерти!». Во время такого наказания дедушка бывало говорил: «Орет как медведица, а муху с Мишкиной попы согнать опояской не может, одна опаска: не оглушила бы своим ревом парнишку, а то глухой будет!»
Тем временем бабка Самотиха уже зашла в избу и крестится на образа, проходит в передний угол и со стоном садится на лавку. «Кума! Что с тобой?» – кинулась моя бабка к ней, – «Что со мной, спроси у своего сураза, он меня чертёнок чуть не убил кирпичом, хорошо ещё, что я задом пятилась из конопли, а если бы головой вперед, он бы вышиб мне мозги!» - и рассказывает по порядку весь состав моего преступления и про свой способ избавить свой огород от моего набега. Но тут уж моя бабушка задета за живое место: «Ты что, старая, с ума сошла? Да как ты додумалась пугать так ребёнка? Ты мне его идиотом можешь сделать! Испугалась, что чуть он тебе мозги не выбил? Да у тебя их в голове и коту, лизнуть не хватит!» Долго после этой истории мои бабушки сердились друг на друга, а я отделался легкими шлепками по попе.
Наган
На одиннадцатом году я пошел в школу в первый класс. Школа наша была на горе возле церкви, а внизу в поповском доме организовали школу, которая называлась ШКМ (школа крестьянской молодежи). Эта школа была семилетней, учитель первого класса был мужчина лет сорока, звали его Михаил Степанович по фамилии Аношин. В этот год (в 1929) приехал к нам некто Шматко Куприян, первый коммунист в нашем селе, и он организовал сначала товарищество по совместной обработке земли, и тут же вскоре стал организовывать колхоз. Первое его название – «Имени Блюхера».
В организации колхозов очень сильно мешали так называемый зажиточный класс, они распускали слухи, что советская власть долго не продержится и что вернутся старые порядки и опять разгонят колхозы, а землю отдадут старым хозяевам. А поп Анатолий, тот проповедовал людям, что колхоз – это затея Антихристов, что это великий грех перед Богом. Но тут пришло указание правительства выселить кулаков-богачей, и осенью около тридцати хозяйств были выселены в Томскую область, в Нарым, а попа Анатолия арестовали, были слухи, что он хотел организовать нападение на Актив села. Ну а семью его тоже сослали вместе с кулаками.
Шматко Куприян жил против нашей теперешней мастерской, чуть позади, где сейчас построен завод травяной муки. У Шматка был сын Михаил. Я очень с ним сдружился, он был мой ровесник. Наши родители тоже дружили, особенно матери. Михаил тоже был старший из детей Шматков, и нам приходилось часто быть у них одним, без присутствия взрослых. И вот он однажды решил похвастать, что у них есть наган (тогда коммунистов вооружали для самообороны против противных элементов, их тогда хватало всяких). Открыл ящик, там в кобуре лежал этот наган. Михаил знал, как из него стрелять нужно, а я его увидел в первый раз.
Тут мы услышали, что плачет на улице их девочка лет трёх, она была больная, не могла ходить, даже не стояла на ножках, наверно, была простужена. Её выносили на улицу, и она там на солнышке сидела. И вот на неё, оказывается, напал индюк. Михаил выбежал из дома к этой девочке, забыв спрятать наган. Я остался в избе, и мне очень захотелось нажать крючок, отчего, как объяснил Михаил, должен произойти выстрел. Я стал давить на него пальцем, но не мог отжать боёк. Я тогда начал поднимать вверх и вниз, и вдруг произошел выстрел. Я сильно перепугался и бросил револьвер на кровать. По счастью, ствол нагана был направлен вниз, и пуля пробила пол, ушла в подпол, а если бы я держал ствол выше, могло быть несчастье, пуля могла бы вылететь в окно и кого-нибудь зацепить. Попало нам тогда обоим от наших отцов за эту практику.
Волки
Мне было лет восемь, жили мы ещё единолично. Имели две рабочие лошади, наш земельный надел был на западной стороне Прямухи. Отец мне доверял одному ездить в Прямиху на водопой поить лошадей. В те годы у нас в степи, а особенно в Прямихе, много водилось волков и других зверей помельче. И вот в одно время (дело было в сенокос) я приехал верхом на Корьке, а Серуху взял в повод, в Прямуху, чтобы напоить лошадей. Повод у Серухи был длинный, и я привязал этот повод вокруг себя (я это делал почти каждый раз), для того чтобы руки были свободны, ведь двумя руками управлять лошадью легче, чем одной рукой. Спуск в Прямуху был крутой, обильно заросший кустарником и высокой травой. Когда я уже проехал половину спуска, вдруг через дорогу проскочил и скрылся огромный волк.
Мой конь шарахнулся в сторону, а задняя лошадь сдернула меня со спины коня, спасло меня только то, что повод был непрочно завязан и развязался. Кони убежали, а я со ссадинами и синяками, хромая поплелся к стану. Навстречу мне уже спешил отец. Он увидел, что кони бегут испуганные и меня нет, и поспешил мне на помощь. Он думал, меня уже не найдет живым. Но все слава Богу обошлось.
Провалявшись дома дня два, где мне всякие примочки делала бабушка Степанида, я снова поехал в поле с родителями помогать в полевых работах. Часто вечерами, когда мы собирались после трудового дня у своего стана (у избушки), готовили ужин на костре и слушали концерт который для нас давали волки. Ох! Как они выли! Жалобными скулящими голосами, а молодняк (волчата) подвывали и по-собачьи тявкали. Их мы часто видели вблизи нашего стана, но случая нападения на лошадей или на людей никогда не было.
Волчья блокада
Ну, если вас интересует, то ещё расскажу об этих зверях, у меня было много встреч с этими агрессивными животными. Уже осенью после уборки хлебов поскотина открывалась и личный скот мог проходить в степь, и тогда люди огораживали стога сена от потравы скотом. И вот мой отец поехал, чтобы загородить свои стога, а их было до десятка, за один день не управишься. А вот для веселья, как он говорил, он взял меня с собой в степь. Предстояло ночевать в поле, поэтому взяли с собой продукты. Весь день отец рубил жерди и колья, а я ( мне было не больше 9-10 лет) мог только разве собирать хвою. Я целый день бродил по березнякам, то собирал ягоды костяники, то то просто интересовался всем тем, что могло занимать мою детскую душу. А у нас была кобыла с жеребёнком, жеребенок был уже большой, месяцев 5-6 от роду, кобыла была на длинной веревке (на приколе), и жеребёнок далеко от неё не отходил. Я увидел, что большая серая собака заигрывает с жеребёнком. Схватил я палку и кинулся на эту собаку. Она отбежала метров сто и в пустыре залегла, Но тут меня окликнул отец, ему потребовалась моя помощь. Я спокойно оставил эту собаку и пошел к отцу. Когда пришел, сказал ему об этой собаке. Отец вдруг схватил топор и побежал туда, потом уж объяснил мне, что это был волк.
Вечером, когда отец закончил работу, солнце уже село, лошадей подвели ближе к избушке. Отец на костре стал готовить ужин; В Прямихе завыли волки, судя по голосам волков было не меньше десятка. Но отец беспокойства не выражал, наоборот, шутил, что волки дают нам концерт. А волки приближались, их голоса раздавались все ближе и ближе, забеспокоилась кобыла; конечно, её можно было отпустить, и она бы убежала домой, но она была нужна завтра подвозить жерди к стогам. И вот волки уже приблизились настолько, что хотя уже было темновато, можно было увидеть мелькание глаз и чавканье зубов.
Но что делать? Сами мы можем укрыться в избушке, а куда девать лошадь с жеребёнком? На гуманность зверей рассчитывать нельзя, огнестрельного оружия у нас не было. Избушка была большая, но двери низкие и лошади не пройдут. Но делать нечего, и отец решил попробовать все же завести лошадь и жеребёнка в избушку, и, если уж ничего не выйдет, тогда отпустить, пусть бежит спасается как ей удастся. Когда он подвел кобылу к двери избушки, она встала на колени и почти ползком зашла в избушку, а за ней залез и жеребёнок.
Двери закрыли на крюк и всю ночь до самого утра волки осаждали наше жильё, дрались, чавкали зубами, а то принимались выть. Только с рассветом волки сняли с нас блокаду и удалились.
Засуха
Да! Кулаков-то сослали, колхоз организовали, но против встал очень сильный враг: засуха.
В 1930-1931 годах не выпало ни одного дождя за всё лето, посевы выгорели полностью, и семена не собрали, наступила голодовка, зиму жили на лебеде и уничтожали, у кого был какой скот. Наступила весна, ездили перетрясать старую солому и мякину и собирали всякую съедобную траву и корни. Всё ели, лишь бы выжить, правда, в Алтайском крае было лучше с хлебом, ездили туда, выменивали на вещи отрубей или немного муки. И вот, помню, поехали отец и мать и взяли меня за Обь за хлебом, остановились в селе Мосиха ночевать на квартире, а хозяин говорит: «Съездил бы ты на мельницу нашу, там частенько кое-кто продает муку». И вот отец оставил нас на квартире, а сам уже к вечеру поехал на мельницу, взяв кое-что из вещей. Приехал оттуда весёлый, за яловые сапоги удалось целый пуд муки купить. Дождавшись утра, мать решила испечь лепешек. И когда стала замешивать, оказалось, что это была не мука, а белая глина, растертая в порошок. Ездил отец на ту мельницу с целью узнать кто ему уступил этой муки, но люди ничего ему не сказали. Может, правда не знали кто или не хотели выдавать товарища.
Так и пропали сапоги даром, всю жизнь отец вспоминал про эти сапоги.
Самостоятельный - кормилец семьи в 14 лет
В 1933 году отец заболел дизентерией. Болезнь была очень тяжёлой и продолжительной, с мая месяца до ноября. Отец буквально лежал в постели. Больницы тогда не было в деревне, да и в районе была только амбулатория. Положение для нашей семьи сложилось очень тяжелое. Сестры были ещё малы, Таисье всего было 3 года, Анне 8 лет, Леониду 10 лет. Мать, естественно, не могла отлучаться из дома, ещё и за отцом требовался уход. Но у нас была лошадь, и вот мы со сродным братом Бушуевым Николаем (он был уже взрослым, но тоже больной, его в лесу придавило сосной. После этого он долго болел и в описываемое мной время, хотя и уже ходил на ногах, но работать не мог: болела спина. Но они тоже имели лошадь) организовали вроде кооператива, если можно так назвать. В то время ещё много было единоличников, но многие не имели лошадей.
И вот я под командой старшего Николая Бушуева пахал на конях и выполнял все другие работы. Мы с ним посеяли по полгектара проса, соток по 10 льна . Мы нанимались вспахать и заборонить людям поля. Заработок выражался натурой: зерном, картошкой, молоком и мясом, бывало, платили и деньгами, но редко. Всё это делили пополам, а осенью, справившись со своим урожаем, тоже помогали людям, тогда ещё были конные молотилки и лобогрейки у некоторых, так вот их машины и наши кони тоже занимались заработком. И таким образом, я, 14-ти летний мальчишка, обеспечил на зиму семью дровами, сеном и необходимым продовольствием. Вот так проходила моя юность.
А зимой я ходил в школу, в 1934-м году учился последнюю 5-ю зиму. А кончил 6 классов, потому что в первый класс я ходил всего одну неделю. Меня подготовил отец, который имел 4 класса приходской церковной школы, так что я, поступая в 1 класс, мог свободно читать, писать и считать до сотни и знал 4 действия арифметики.
Первая машина: «Смотрите, да у неё глаза есть!»
С 1933 года понемногу жизнь стала входить в рамки, организована была в с.Лужники МТС. Государство стало помогать колхозам кое-какими машинами, стали давать колхозам полусложные молотилки, которые обмолачивали хлеб. Эта машина приводилась в рабочее положение небольшим движком, а вскоре, примерно в 1935 году, стали появляться первые трактора. Это американский «Фордзон» и наш отечественный СХТ3 (колесный).
Помню, как впервые в деревню приехали на легковом автомобиле, марку я, может, неточно назову, но вроде машину называли «Эмкой». Машина пробежала на улице со стороны Сузуна и остановилась в центре возле магазина. Все, старые и малые, сбежались посмотреть на чудо, ни кто её не везет, а она катится. Мы, ребятишки, так и думали, что в середине там, где-то все же кто-то сидит живой:
«Смотрите, да у неё глаза есть!» - и каждый старался хоть и с опаской пощупать её рукой. Надо было увидеть, как шофер дал сигнал, что произошло: чуть не подавили друг друга в панике, шарахнувшись от машины, и какое удовольствие для шофера, который покатывался со смеху, сидя в кабине. А вскоре, где-то через год, в Красный Камешок из Лушников к нам к нам переехала МТС, и я лично удостоился того, что жил со мной в соседях тракторист Степан Кривчиков. Я вплотную познакомился с машинами и с живым трактористом, который терпеливо объяснял мне, что трактор двигается от энергии сгораемого керосина внутри цилиндра и давления газа на поршня. Тогда я понял, отчего машина может двигаться.
Моя юность
В 1937–м году мои родители уехали в Заковряжино и там устроились работать на базу «Заготскот», которая находилась в 2-х км. от села, в живописном месте на берегу речки Сузун, окаймленной черёмухой и берёзками. Небольшой посёлочек в 10-15 хатёнок, с обширными загонами для скота и привольными выгонами, озёрами и болотами, кишащими всякой дикой живностью: утки, гуси, журавли. А тетерева устраивали свои тока весной буквально за нашими огородами. Красота природы, особенно весной и летом, так очаровала меня в ту пору ещё молоденьким парнем в 17 лет, что вот уже прошло сорок лет, а я не могу те места вспоминать без замирания сердца и умильных слёз. Три года жизни в ту пору, несмотря на нелегкий труд по содержанию животных, я считаю наградой за всё моё детство и последующую мою жизнь вплоть до сегодняшнего дня. В свободную минуту можно было взять ружье или удочку или просто прогуляться по берегу Сузуна вплоть до самого Шипунова. Это было большим удовольствием.
Армия
В армию меня взяли в сентябре 1940 года, и я попал сразу в г. Владивосток, на 2-ю речку, курсантом в полковую школу. Но пробыл там недолго, месяца два, и нас привезли на станцию Хороль. Там располагался 37-ой легкоартиллерийский полк. Пушки были 76 мм.
Я стал сначала связистом, а потом почему-то меня перевели огневиком в орудийный расчет, и был я вторым номером, т.е помощник наводчика орудия, командиром расчета был сержант Баширов, небольшого роста татарин, очень подвижный. Мы с ним тесно сошлись, дружили, насколько можно дружить в армии рядовому с командиром отделения. Он меня старательно учил орудийному делу, наводке орудия и устройстве его, т.е. материальной части.
Артиллерия наша была на конной тяге, и лошадь нам доставляла основную тяжесть нашей солдатской службы. Каждый день их чистили утром и вечером, и каждую неделю водили в баню для лошадей, мыли с мылом. Если на выводке (смотре) окажется перхоть в шерсти лошади, опять заставят мыть вне очереди.
В апреле 1941 года нас посадили на поезд в товарные вагоны без техники и повезли на запад. Мы ехали 30 суток, и где-то в середине мая 1941 года высадили в Прикарпатье, Ивано-франковская область, г.Долина. Мы разбили палаточный лагерь в молодом дубняке в 10 км. от города. Дня через два получили горно-вьючные пушки 76 мм. и лошадей. Но это полк был стрелковый, где было две батареи из 8 пушек. Занялись изучением незнакомой техники, хотя незнакомая она была только тем, что она разбиралась и вьючилась на специальные седла на лошадей и собиралась. На разборку и сборку давалось несколько минут. В орудийный парк привезли сотни три ящиков снарядов (в ящике 5 штук). Снаряды были разные: бронебойные, осколочные и шрапнель. Занялись их протиркой и переборкой. Сколько мы этим занимались, не помню. Нам говорили командиры, что будут занятия по стрельбе прямой наводкой и с закрытых позиций, в общем, маневренные занятия.
Великая Отечественная война
21 июня 1941 года нам привезли картину «Чапаев» и показали на улице. Это была суббота, последняя перед Отечественной войной. На завтра нам обещали выходной. Но выходной нам этот не суждено было использовать.
В 6 часов утра нас разбудили сильные взрывы бомб и треск пулеметов, завывание авиационных моторов. Наш лагерь бомбили. Ещё не осознав, что случилось, мы уже увидели убитых и раненых наших товарищей и потеряли почти половину лошадей. Но пушки наши уцелели, и часа в два дня мы уже заняли оборону западнее города Долина. Вот тут нам сказали командиры, что на нашу страну напали германские фашисты, на очень широком фронте перешли нашу границу и бомбят наши города до самого Днепра. Настроение наше было подавлено, все были какими-то испуганными, ведь и то сказать: мы были ещё юнцы, не всем было по 20 лет, были и моложе, и далеко не каждый видел человеческую кровь и убитых людей.
На позициях, которые мы заняли, простояли этот день и всю ночь, но на нас никто не наступал, передовые пограничные и стрелковые войска наблюдали, что противник сосредотачивается, есть танки и много живой силы, но стоят на месте, над нами только пролетают самолеты немецкие, но не бомбят, может, не замечают нас (мы неплохо замаскировались, благо в Карпатах маскироваться легко). Но правее нас и левее слышна артиллерийская стрельба и сильные взрывы, идут разговоры, что мы оказались в глубоком коридоре и нас могут отрезать.
Поступил приказ отступать, но только нужно дождаться темноты, иначе могут нас разбить с воздуха. Едва дождавшись вечера, ещё засветло мы снялись с позиций и пошли в сторону Львова. Не доходя г.Львова, нам наперерез немцы выбросили парашютный десант, но наши впереди идущие разведчики нас предупредили, и мы уже знали, что нам придется скоро вступить в бой.
Бой был короткий, десант быстро ликвидировали. Мы из своего орудия (я хорошо запомнил) израсходовали 10 снарядов осколочных, но вблизи нашего орудия разорвалась небольшая мина и убило человека, осколок попал в голову. Потом мы отступали без особых происшествий до самого города Бар, но, пройдя город, нам приказали занять оборону. И вот, заняв оборону, мы простояли ночь, а утром против нас появились немцы, и мы приняли с ними бой.
Четыре танка двинулись на наши восемь орудий, а позади танков пошли пехотинцы. Я не помню точно, все ли их танки мы вывели из строя, только помню, что мы с одного танка сбили гусеницу, но он стрелял из своей пушки и снаряды пролетали мимо нас. Мы перекатили своё орудие на другое место, но тут ещё ударили наши откуда-то с закрытых позиций, и немцы окопались, перестали наступать, наверное, ждали себе подкрепление.
Булатный конь по кличке «Кончик»
Автор: Долгова Юлия Сергеевна
Раздел: История России
Дата публикации: 22.11.2013 09:56:08