Существенным компонентом среди сооружений обители является усыпальница князей Голицыных – Михайловский храм. Причём, по моему убеждению, перипетии в хронике церкви обусловлены как раз тем, что она служила местом захоронений. Одна из целей моей работы состоит в попытке доказать определяющее влияние на судьбу храма персонального состава погребенных в нем. У Михайловской церкви и ее предшественницы Евфимиевской довольно запутанное и любопытное прошлое. Поворотные вехи их существования я и намерен осветить, базируясь на прочном документальном фундаменте. Появилась возможность в общих чертах воссоздать облик Евфимиевского храма – первоначальный со второго десятилетия XVIII в. и после радикального преобразования его на исходе того же столетия. Удалось также установить и цену капитальной перестройки церкви.
О мавзолее Голицыных, интересном памятнике истории и архитектуры, до сих пор не существует ни одной специальной публикации. Из-за чего практически отсутствует его историография. Конечно, в изданиях о достопримечательностях Москвы и Донского монастыря неоднократно упоминаются Михайловская церковь, реже ее предшественница Евфимиевская и погребенные в них персоны.
По устоявшейся в литературе версии фамильную усыпальницу Голицыны основали в начале XIX в. в Михайловском храме. Как утверждают Н.В. Дмитриев и И.Е. Забелин, под нее приспособили Евфимиевскую церковь, сооруженную вместе с больничными кельями в 1714 г. и освященную в начале 1715 г. Храм этот перестраивали в 1792 – 1793 гг., но о характере реконструкции и его облике они умолчали.1 Публицист С. Доброумов полагал, что Евфимиевскую церковь и больницу разобрали и на их месте все построили заново. Ему вторит заметный специалист по Донскому некрополю И.Е. Домбровский.2 Иное мнение на историю появления Евфимиевского храма и мавзолея Голицыных высказал Ю.Н. Бураков. Оказывается, начали возводить больничную церковь в 1713 г., и именовалась она Михайловской. Но в 1715 г. ее «переосвятили в честь преподобного Ефимия Великого, а в 1806-1809 гг. якобы повторно переосвятили в церковь архангела Михаила, которая существует и поныне как бывшая усыпальница Голицыных».3 Несколькими страницами ниже он сообщает: «В XVIII в. в юго-восточной части территории монастыря возвели церковь Михаила Архангела – усыпальницу Голицыных».4 Вот и разбери, что к чему здесь. И с географическими познаниями у автора не все ладно. Туманные утверждения Ю.Н. Буракова о двукратном переосвящении церкви вкупе со многими нелепицами, содержащимися в его труде, выглядят неубедительно. Они взращены на незнании документов. Вынужден особенно подчеркнуть, что ни один из упомянутых создателей трудов ни разу не подкрепил свои выводы ссылками на источники. Но независимо от качества печатной продукции я в каждом случае ссылаюсь на нее. При необходимости полемизировать с суждениями других авторов, считаю уместным это делать в конкретном разделе текста.
По справедливости говоря, имя Н.В. Дмитриева можно и не упоминать, так как его труд – плагиат. Он добросовестно содрал весь текст с ненапечатанной тогда ещё рукописи изысканий И.Е. Забелина.5 Из-за этого мудрено найти у них какие-либо разночтения. Воровство же интеллектуальной собственности вечно и неистребимо. Всегда одни с наслаждением перелопачивают груды материалов в архивно-библиотечной пыли – другие с упоением паразитируют на их усердии.
Усыпальница Голицыных – больничная церковь архангела Михаила. Храм трапезного типа. К нему примыкают жилые покои бывшей богадельни. Комплекс вытянут в одну линию с востока на запад и располагается вдоль южного прясла ограды обители. Отчего парадный их фасад с входными дверями северный. Причем, церковь с трапезной оказались на территории некрополя, а больница в хозяйственно-жилом секторе. Постройки оштукатурены и выкрашены в красный цвет с белыми деталями. Ядром компактно стоящих сооружений, выдержанных в традициях классицизма, оказался собственно храм. Он небольшой, центрический, четырехстолпный с одной мощной апсидой с востока. Его кубический объем завершает приземистый широкий световой барабан с плоским куполом, который венчает позолоченный четырехконечный крест на шаре. Главный вход отмечен четырехколонным портиком сурового дорического ордера. Две пары каннелюрованных столбов поддерживают массивный фронтон, в тимпане которого в лучах всевидящее око господнее. Стены церкви рустованы, а между колоннами орнаментированы лепными воинскими атрибутами. В храм ведет также второй вход с закрытой папертью через одностолпную трапезную. Фасад этой палаты практически лишен декора. Очень скромно украшена снаружи и больница. Импозантный облик всего мемориального объекта создан скупыми приемами.
Необходимо отметить, что помещение трапезной данного комплекса, как и малого собора монастыря никогда не использовалось для приема пищи. Это пристройки к церкви, чтобы в них вмещалось больше молящихся и имелись площади для погребений. Монастырскими же больницами именовались не лечебные заведения в нынешнем понимании термина, а богадельни преимущественно для собственных неизлечимо больных, престарелых и увечных насельников.
Михайловскому храму предшествовала каменная церковь преподобного Евфимия Великого с жилыми больничными комнатами. Ее возвели иждивением стольника Ивана Ивановича Дурново и его жены Пелагеи Алексеевны в 1714 г. (освятили 20 января 1715 г.). Это их вклад в монастырь. Сооружение и дары различных объектов, как форма взноса в обители за пострижения, погребения, поминовения, издревле практиковалось на Руси. Вот и чета Дурново финансировала строительство ради памяти своих родителей и сына майора Ефима Ивановича Дурново. Именем духовного патрона и небесного заступника которого нарекли новый храм. Таким способом супруги одновременно оплатили возможность захоронения своего дитя в обители. Русский офицер похоронен 3 февраля 1714 г. в южном приделе бывшего собора.6
Примечательно, что в этом благодеянии в биографии Донского монастыря названная боголюбивая семья оказалась первой среди рядового дворянства. Титулованные же вельможи и до них тратили личные капиталы на обустройство обители. Царица Прасковья Федоровна с дочерью Екатериной Ивановной, очевидно, ради увековечивания собственных персон, субсидировали сооружение со всем внутренним убранством в 1713-1714 гг. Тихвинской церкви над святыми вратами.7 Блестящее произведение искусства завершило формирование торжественного северного входа в монастырь. До них в 1712 г. венценосный беженец из Закавказья бывший царь Имеретии и Кахетии Арчил II открыл Сретенский придел в подклете нового собора. Правда, свершил это отторгнутый соплеменниками экс-монарх отнюдь не из-за альтруизма. Годом раньше он уже использовал указанную палатку в качестве усыпальницы для троих своих сыновей и невестки. Вне всякого сомнения, ему в этих мероприятиях порадел земляк архимандрит Лаврентий Габашвили (Имеретинский), управлявший Донской обителью с 1705 по 1720 гг. К ближайшей родне впоследствии положили тела самого Арчила II и его дочери Дарьи Арчиловны, много жертвовавшей на поддержание придела и всего собора.8
Приходится сожалеть, что нет данных хотя бы о приблизительных размерах расходов на названные культовые объекты ни венценосных храмоздателей, ни семьи Дурново. Безусловно, воздвижение Тихвинской и Евфимиевской церквей обошлось ктиторам в копеечку. Но пришелец из Закавказья поиздержался слегка, так как ему понадобилось всего-навсего приспособить под храм уже имевшееся полуподвальное помещение, несомненно, для этого изначально и предназначавшееся.
До наших дней в основном сохранился первоначальный облик Тихвинской церкви. Чего нельзя сказать о Евфимиевской. Когда не минуло еще и восьмидесяти лет с начала богослужений в больничном храме, приступили к его капитальной реконструкции. Настоятель Донского монастыря в 1792 г. начал добиваться санкции правительства на слом этой церкви с больницей. Он подал в синод:
«Доношение.
Имеющияся в сем Донском монастыре церковь во имя преподобнаго Евфимия и при ней болница явились, как по моему, так и архитекторскому усмотрению, ветхими и склонными к падению, так что починкою исправить не можно; почему в первой отправлять священнослужение, а в последней жить болным весма опасно. На перестройку вновь помянутых церкви и болницы, со всем к тому принадлежащим, имеется в наличности данной от доброхотных вкладчиков суммы доволное количество.
Того ради святейший правительствующий синод, сим почтеннейше представляя, покорнейше прошу, помянутые ветхия церковь и болницу разобрав, построить вновь, и по совершении всего, освятить, дозволить. Майя 31го дня 1792го года.
Платон архимандрит Донской».
На документе две пометы: вверху – «Получено июня 7го дня 1792го, записав, доложил»; внизу – «Слушано июня 11 1792 года».9 По указу императрицы синод в тот же день распорядился: церковь и больницу сломать, вновь построить и освятить, «употребя на то строение материялы и от обветшавшаго онаго здания, которые по размотрению годными окажутся, а денег потребное к сему количество из вышепрописанной неокладных доходов суммы с надлежащею в росходныя книги запискою, и при том ему архимандриту наблюдать, чтобы сие строение происходило: церковное с приличным храмам божиим, а болничное с выгодным для болных расположением и прочностию, по окончании же строения сколко на оное, как на материялы, так и за работу мастеровым, а архитектору за присмотр употреблено будет, репортовать святейшему синоду». Настоящее предписание надлежало послать в Донской монастырь, а также «для ведома и в московскую святейшаго синода кантору». Осуществлено это было 16 июня 1792 г.10 Платон 8 июля доложил синоду о получении 1 июля указа, посланного ему 21 июня.11
О проделанной работе и реализации наставления государственного учреждения руководитель обители отчитался так:
«В святейший правительствующий синод московской онаго канторы члена ставропигиального московскаго Донскаго монастыря архимандрита Платона с братиею.
Репорт об исполнении указа.
Во исполнение полученного мною прошлого «1792го» июля «1го» дня ея императорского величества указа из святейшего правительствующего синода под № 925м июня от 21го состоящая в сем монастыре обветшавшия: церковь во имя преподобного Евфимия, поелику при ломке, по вторичному и точнейшему свидетелству архитекторскому, оказалась в стенах крепка и прочна, то в поврежденных толко местах свода разобрана и заделана; сверху накладена и вновь из белого камня карнизом [:как и вся фасада:], а внизу цоколем обведена; в окнах и дверях разделана; новым иконостасом и прочим, что внутрь и вне нужно и храмам божиим прилично, по надлежащему снабденна и исправлена; к ней вновь неболшая трапеза приделана и болница с сенями с доволным пространством, выгодностию и всеми потребностьми построена; все же оное здание листовым железом покрыто и выкрашено, а глава с крестом позолочена. На все оное строение, яко то на материалы, за работу мастеровым и присмотр архитектору, из неокладных доходов и подаяний употреблено сем тысяч семь сот восемдесят семь рублей.
О чем святейшему правительствующему синоду сим почтеннейше репортую. Октября 3го дня 1793го года. Платон архимандрит Донской». На листе две пометы: вверху – «Получен октября 13 дня 1793 года»; внизу – «Слушан ноября 14го 1793 года».12
Из архивных документов явствует, что сначала намеревались полностью снести храм и больницу и соорудить их заново. Однако, после тщательного натурного осмотра в процессе работы поступили иначе. Остов старой церкви сохранили, но значительно переделали, а интерьер целиком поменяли. Возвели трапезную, которой прежде у этого храма не имелось. Она могла появиться только на месте больничной палаты. Следовательно, ее пришлось разобрать, хотя какие-то фрагменты этой кельи, возможно, включили в трапезную. Просторную больницу с коридором целиком соорудили на новом месте. В результате кардинальной модернизации 1792-1793 гг. комплекс начала XVIII в. неузнаваемо преобразился. Пожалуй, правильнее считать, что ансамбль Донского монастыря по проекту неведомого нам зодчего обогатился еще одной объемно-пространственной композицией. Известны и затраты на это. За достоверность названной суммы издержек сомневаться не приходится. Член московской конторы синода руководитель Донского монастыря не мог ее исказить в донесении синоду. Да у него и не было в этом никакой нужды.
Датировка и содержание использованных источников заставляют полагать, что основной объем ремонтно-строительных работ пришелся на 1793 г. Ибо в 1792 г. царский указ, позволявший производить перестройку объектов, поступил в монастырь лишь 1 июля. Поэтому часть строительного сезона, который приходился тогда только на теплые месяцы года, уже было упущено. А без разрешения правительства монастырские власти не имели права что-либо возводить или переделывать во вверенных им обителях. Да и прежде чем начать сносить церковь и больницу, как явствует из рапорта настоятеля, их досконально проверили. Еще требовалось завезти необходимые строительные материалы, нанять специалистов, договоры с которыми заключались загодя. На все это также ушло какое-то время. К тому же в 1792 г. в монастыре сооружались каменные хозяйственные корпуса.13 Обращает на себя внимание назидательный тон указа синода. Он предписывал архимандриту следить за тем, чтобы в дело повторно шел строительный материал от разбиравшихся зданий, чтобы лично наблюдал за ходом работ, фиксировал все затраты и подал о них рапорт. Причем, речь велась о расходовании средств, поступивших от доброхотов и из неокладных доходов.14 Как видим, правительство жестко контролировало хозяйственно-финансовую деятельность монастыря, так как он наравне с другими обителями, являлся государственной собственностью.
К сожалению, радетели, субсидировавшие реконструкцию церкви и больницы, остались анонимными. Убежден, что как раз им принадлежала идея коренной переделки этих объектов и, несомненно, они преследовали свои интересы. Маловероятно, что инициатива исходила от Платона Любарского, потому что его назначили настоятелем Донской обители лишь 31 марта 1792 г. До этого он возглавлял подмосковный Воскресенский Новоиерусалимский монастырь.15 За два месяца пребывания в должности архимандрит едва ли успел бы собрать с вкладчиков крупную сумму. Положение, по-видимому, заставило Платона стать посредником между ктиторами и государственным учреждением, за которым четко просматривается рука Екатерины II. О влиятельности истинных закоперщиков проделанной работы свидетельствует редкостная оперативность, с которой чиновники в Петербурге реагировали на просьбу главы Донского монастыря (уже на четвертый день после доставки) о сносе старой церкви с больницей и замене их новыми. Пожалуй, возымела, но в меньшей степени, и серьезная мотивировка обращения – они «явились… ветхими и склонными к падению, так что починкою исправить не можно».16 С рассмотрением же отчета Платона о проведенных ремонтно-строительных мероприятиях спешить было некуда. Его заслушали, надо полагать, в порядке очередности, месяц спустя после регистрации о приеме. Хотя требовалось всего лишь для формальности ознакомиться с содержанием рапорта и принять его к сведению. Какой-либо экспертизы по проверке достоверности расходования денег и даже элементарного осмотра построек не проводилось. Да и в Северной Пальмире невозможно было это осуществить. Но московская контора синода наверное наблюдала за ходом дел. Иначе зачем бы синод направлял ей копию своего постановления.
Для меня осталось загадкой, почему монастырские власти первоначально намеревались целиком ликвидировать простоявшие менее восьмидесяти лет церковь и больницу. Ведь для каменных построек это незначительный срок. Конечно, могли быть допущены какие-либо технические просчеты при их сооружении. Работы, очевидно, производились в спешке. К тому же Петр I неодобрительно относился к строительству каменных объектов в монастырях. Наверняка они нуждались в основательном ремонте. Но на мой взгляд архитектор, мастера практики, сам опытный архимандрит обязаны были установить – ломать или проще и дешевле подправить и модернизировать комплекс. Да и трудно представить, что в аварийное состояние пришли сразу и храм, и больница. Тогда Платону не понадобилось бы опровергать самого себя. Архимандрит в рапорте синоду вынужден был констатировать, что церковь «при ломке, по вторичному и точнейшему свидетелству архитекторскому, оказалась в стенах крепка и прочна».17 И до июня 1792 г. ничто не мешало произвести их обстоятельное натурное обследование. Данный факт говорит в пользу вывода, что в донесении синоду настоятель с чужих слов обосновывал неизбежность сноса зданий, хотя и писал там о выводе своем и какого-то архитектора.18 Аппаратчики государственного органа без бюрократической волокиты молниеносно уважили, скорее всего, прихоть могущественных спонсоров намечавшегося мероприятия. Имена их, несомненно, хорошо знали в окружении императрицы. Носы чиновников из высоких инстанций всегда улавливают направление и запах ветра уже при малейшем его дуновении. Можно предполагать, что задумывалось все для расширения храма по заказу вкладчиков, чтобы в нем появились свободные места для захоронений. Действительно, в Евфимиевской церкви, ставшей раза в два просторней за счет пристройки трапезной, создались более благоприятные условия для повседневных богослужений и для дальнейших погребений. Новое здание больницы, разумеется, оказалось прочней обветшавшей прежней, вместительней и комфортнее проживавшим в ней немощным чернецам.
Минуло всего лишь тринадцать лет после возникновения своеобразного мемориально-благотворительного ансамбля, когда приступили к очередному его переустройству. Работы начались в 1806 г. и завершились 26 сентября 1809 г. Проводились они, очевидно, по проекту архитектора И.В.Еготова.19 Церковь назвали в честь архангела Михаила – святого тезоименитого военачальника Михаила Михайловича Голицына, погребенного в предшествовавшем храме Евфимия Великого в 1804 г. или поблизости от него. Обновленную церковь стали считать усыпальницей князей Голицыных. Внесли пожертвования и организовали реконструкцию прежнего храма члены семьи генерал-лейтенанта. По утверждению Н.В.Дмитриева и И.Е. Забелина непосредственно этим занимался его сын С.М.Голицын, а С.Доброумов полагал, что вдова.20 Однако, доводы обеих сторон не подкреплены документами. По моему убеждению, в данном случае они все правы, ибо речь шла о самых близких родственниках. Супруга умершего не могла оказаться индифферентной к увековечиванию памяти мужа и сооружению родовой усыпальницы. Как пишет С.Доброумов, княгиня «испросила разрешение на ея средства разобрать этот [Евфимиевский – А.Н.] храм и построить на его месте новый».21 Автор брошюры почему-то не указал, у кого вдова добилась согласия на устройство фамильного мавзолея. Хотя ясно, что нельзя было обойтись без дозволения правительственных инстанций и благосклонного отношения руководителя монастыря. Финансовые возможности у нее, естественно, имелись, а преклонный возраст заставлял думать о переселении собственной души в мир иной и месте для упокоения бренного тела, которое обычно находилось рядом с могилой спутника жизни. Их сын, богатый и влиятельный наследник основного имущества этой ветви клана Голицыных, просто обязан был позаботиться о мемориале отца и иных родичей. Ему молодому, энергичному вельможе сподручней было ходатайствовать в государственных институтах об осуществлении воли семьи и позывов своего сердца. Подтверждением моих рассуждений служит заявление самого С.М.Голицына 12 февраля 1814 г. в обращении к министру народного просвещения. Князь сообщил, что в январе 1806 г. он заказал надгробие отцу «в построенную от нас по родителе моем в Москве в Донском монастыре церковь».22 Как мне представляется, здесь говорится о причастности к устройству мавзолея и автора послания, и других родственников. Но при любых обстоятельствах храм по существу является памятником князю.
К сожалению, из процитированного документа нельзя понять, когда же построена Михайловская церковь: то ли к январю 1806 г., то ли к моменту написания письма сановнику. Из литературы однозначно явствует, что возвели храм в 1806 – 1809 гг. Но я не могу уразуметь, что же делали целых четыре строительных сезона. За такой период и при неограниченных материальных ресурсах Голицыных, их весе в политической, экономической, культурной жизни России могли выстроить колоссальный пантеон. Да и совершенно неискушенному в архитектурно-строительных тонкостях человеку понятно, что за тринадцать лет, прошедших после структурных преобразований 1792 – 1793 гг., церковь, трапезная и богадельня не успели настолько амортизироваться, из-за чего их пришлось ломать и заново возводить. Это в первую очередь касается двух последних элементов сооружения, которые пребывали тогда в младенческом возрасте. К тому же и иноки обители во второй половине XIX в. утверждали, что в 1806 г. С.М. Голицын больничный храм перестроил.23 Их свидетельство не следует отбрасывать, хотя ко всем исходящим от них данным приходится относиться настороженно. Я уверен, что и в начале XIX в. все ограничилось реконструкцией и обновлением экстерьера и интерьера центральной части церкви. Очевидно, усилили несущие конструкции прежнего здания: фундамент, стены, вблизи которых внутри установили четыре квадратных опорных столба. Могли кое-где перебрать свод объекта, чтобы равномерно перераспределить его давление на стены и колонны. Расположение четырехгранных пилонов, надо думать, объясняется устройством именно в 1806 – 1809 гг. под храмом крипты для погребений. Старую церковь не могли полностью снести уже потому, что ее западная стена одновременно служила восточной стороной трапезной. Иначе неизбежно рухнул бы сводчатый потолок последней. Причем, дополнительную опрокидывающую нагрузку ее свода до сих пор успешно выдерживает западная стена храма начала XVIII в. Следовательно, большой запас прочности тогда заложили и в остальных стенах по его периметру. Общая стена также между трапезной и больничными кельями. Несомненно, габариты здания во всяком случае по ширине сохранились первоначальными. Полагаю, что в этот промежуток времени появился и впечатляющий портик и отнюдь не случайные лепные воинские атрибуты на фасаде. Возможно, на портик пришлась и некоторая доля тяжести перекрытия храма. Да и не по-хозяйски было бы сначала разрушить, а потом вновь возводить аналогичный набор построек. Хотя прихоти богатых заказчиков бывают безграничными и подчас вопреки логическим умозаключениям. Конечно, со стопроцентной точностью о характере мероприятий по созданию Михайловской церкви и больницы можно будет судить после полного натурного обследования памятника зодчества архитекторами-реставраторами. Или при обнаружении архивных материалов с неоспоримыми доказательствами на сей счет.
Видимо, комплекс переоформили снаружи и внутри в соответствии с эстетическими воззрениями начала XIX ст. Но ремонтно-конструктивные и художественные работы осуществлялись скорее всего для того, чтобы обосновать переименование храма, официально ставшего мавзолеем Голицыных.
После 1809 г. мемориальный ансамбль избежал качественных переделок. Краткая характеристика облика церкви имеется в документе семидесятых годов XIX в. Крыша и купол барабана были железными, окрашенными медянкой, на главе позолоченные яблоко и крест. Внутри алтарь и стены покрывала клеевая краска, а местами имелась роспись «стенною живописью».24 Самое существенное изменение комплекс претерпел в 1881 – 1882 гг. Тогда одновременно надложили вторые этажи над дотоле одноэтажными больничным и стоящим рядом братским корпусами.25 Таким приемом их сравняли по высоте с трапезной и увеличили количество жилых квадратных метров. Из-за этого трансформировался вид всего комплекса. Он превратился в более статичный. До этого силуэт объединенных вместе храма, трапезной и больничных покоев выглядел динамичней и резче контрастировал с близлежащими низкими постройками обители. Сразу после завершения работ иноческую богадельню закрыли, а комнаты предоставили иеромонахам и иеродьяконам монастыря под обособленное комфортное жилье. Точно также они используются и сейчас. Вероятно, в то же время возвели две аляповатые крытые паперти у входов парадного и через трапезную. Массивные, непропорциональные тамбура обезобразили северный фасад Михайловской церкви. Сильнее всего пострадал декор центрального портала. Вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции усыпальницу Голицыных государство отреставрировало. Основному входу вернули первоначальный торжественный образ, разобрав уродовавшее его несуразное крыльцо. Но одновременно пришлось наглухо замуровать двери – главную и служебную в трапезную из жилого сектора. Так поступить тогда были вынуждены, потому что кельи чернецов священнослужителей отошли бездомным семьям московских тружеников, а храм музеефицировали, развернув в нем экспозицию скульптуры. До музея в усыпальнице Голицыных при советской власти непродолжительный срок работало одно из подразделений возродившегося тогда российского патриархата. С ноября 1991 г. в церкви опять возобновились богослужения. Ради чего буквально распотрошили музей.
Иконостасы Михайловского храма с начала XIX в. неоднократно менялись.26 Обновления происходят и по сию пору. К очередному освящению церкви плотники и маляры на скорую руку сварганили подобие иконостаса. Его спешно устроили и быстренько избавились от шедевров ваятелей, видимо, оттого, что в Михайловском храме наметили наладить обряд венчания. Первая пышная церемония бракосочетания стала эпохальным событием в летописи богоугодного заведения. Ее провел на должном уровне искуснейший пастырь из США владыка Родзянко в сослужении отца Агафодора Маркевича, исправлявшего должность наместника Донского монастыря и прочего черного духовенства.
Хоронить в больничном храме стали вскоре после его возведения в начале XVIII ст. На момент первой серьезной переделки Евфимиевской церкви в ней лежал прах шести человек. Первой записана создательница храма П.А.Дурново.27 О захоронении в Евфимиевской церкви до пристройки к ней трапезной еще одного человека как будто свидетельствует мемориальный знак с эпитафией, имеющийся в усыпальнице Голицыных. «От сего места в трех шагах погребены тела генерал-майора Андрея Егоровича Фаминцына, скончавшагося 1787 года марта 21 дня на 72м году; служа отечеству 52 года и супруги его Аграфены Алексеевны, урожденной Зыбиной, а по матери от фамилии князей Юсуповых, скончавшейся 1802 года августа 8 дня; живши 85 лет 2 месяца 11 дней от своего рождения». Эти слова начертаны ниже фамильного герба на высокой вертикальной пристенной беломраморной стеле с фигурным завершением, над которым плоская урна. Памятник хорошо сохранился – отсутствует лишь маленькая икона. А.Е.Фаминцын (1715-1787) – участник войн – Семилетней 1756-1763 гг., первой русско-турецкой 1768-1774 гг.; имел ранения, отмечен наградами. Кадровый офицер был сыном генерал-майора и отцом генерал-поручика. К сожалению, относительно погребения в церкви супругов Фаминцыным у меня возникли вопросы, на которые я не нашел ответов. Так не смог разобраться, когда и почему чета оказалась в Михайловском храме. Все было бы просто, если бы прах ветерана армии покоился в Евфимиевской церкви с момента преставления в 1787 г., то есть до ее переделки в 1792-1793 гг. и до выхода в свет путеводителя в 1793 г. Составитель этого справочника не мог бы не заметить недавнее захоронение такого человека. И он действительно зафиксировал могилу этого военачальника, но на монастырской территории в окрестности старого собора. Правда день его кончины указан 28 марта, а все остальные данные совпадают со сведениями в эпитафии.28 Поэтому сомневаться не приходится, что речь идет об одном и том же лице. Следовательно, генерал-майора впоследствии перезахоронили в храм. Возможно, это совершилось после погребения в нем А.А.Фаминцыной (1717-1802). Потом по просьбе родных останки ее мужа эксгумировали с кладбища и положили возле жены. Что делалось, хотя и редко. Может быть так пожелала сама вдова. К сожалению, добросовестные авторы «Московского некрополя» допустили ляпсус, не указав о ее захоронении в обители вместе с мужем.29 Далее же дело окончательно запутывается из-за нескольких причин. Надгробие Фаминцыным укреплено на южной стене подкупольного объема церкви. А похоронены они, как явствует из текста, неподалеку в полу. Но в трех шагах от стелы стоит опорный четырехгранный столб. Если же поблизости все-таки поднять плиты пола, то попадешь в подвал. Однако, там нет могил этой пары и безымянных тоже. Все находящиеся в нем захоронения именные. Это косвенное, но весьма убедительное доказательство того, что склеп появился позже успения А.А.Фаминцыной в 1802 г., а прах четы куда-либо перенесли. Тогда выходит, что генерал-майора перемещали в обители дважды за короткий отрезок времени. Но когда, куда и почему перезахоранивали кости супругов и отчего там не поставили мемориальный знак? Открыто осквернить их останки вряд ли могли при устройстве крипты. Этого не допустили бы родственники – Фаминцыны, Зыбины, Юсуповы. И уж во всяком случае они воздержались бы захоранивать в Донском монастыре своих близких. Однако, в 1819 г. около апсиды Михайловского храма придали земле генерал-поручика С.А.Фаминцына, сына людей с прахом которых совершились таинственные для меня приключения. Еще один отпрыск этой фамилии П.Е.Фаминцын в 1832 г. нашел упокоение на кладбище обители. К тому же в 1820 г. он обвенчался с Н.Я.Голицыной.
Ранее в 1781 г. в монастыре захоронили княгиню Е.Е.Шаховскую – родную сестру А.Е.Фаминцына.30 При любых раскладах предположений вырисовывается сюрреалистическая картина – памятник А.Е. и А.А.Фаминцыным в церкви стоит там куда первоначально и предназначался, а следов могил этих вельмож нет. И неизвестно где они обретаются.
Автор: Налётов Анатолий Григорьевич Раздел: История России Дата публикации: 08.09.2016 11:49:16
Вас могут заинтересовать другие материалы из данного раздела:
Культурная революция в СССР как попытка создания новой идентичности
Культурная революция в СССР 1920-х - 1930-х годов стала одним из приоритетных направлений деятельности нового правительства. Необходимо было не просто создать новую идею, а сформировать новое мировоззрение, систему взглядов, которую разделяло бы большинство населения. .
В моей жизни появилось то, чего не хватало мне всё это время: понимание ценности жизни и каждой минуты, радость от общения с родными и друзьями, любовь и уважение к человеку – воину, солдату, давшему мне почувствовать счастье под мирным небом. Я теперь знаю, что герои живут рядом с нами. А значит, мне есть, с кого «писать свою жизнь»..
Оружие во все времена имело огромное значение в успешном ведении боевых действий, и Отечественная война 1812 года не была здесь исключением. Тульский оружейный завод на протяжении XVIII—XIX вв. играл решающую роль в снабжении русской армии стрелковым и холодным оружием..
Я живу в селе Старый Курлак. Это очень красивое место. Речка, лес, луга – раздолье. Всё вокруг знакомое и привычное. И, кажется, что ничего особенного здесь нет..
Да, они солдаты Великой Отечественной войны, люди бессмертного подвига, кто не щадил себя во имя общего дела достойны повседневного и чуткого внимания. 1418 дней сражались они, не жалея ни сил, ни крови, ни самой жизни чтобы одержать выдающуюся победу над фашизмом, спасти свою страну и мир от гитлеровского порабощения. И они одержали её. Этот подвиг советских солдат, подвиг, не имеющий себе равного во всей истории человечества, высечен нестирающимися знаками в сердцах всех живущих на земле, всех, кому дороги свобода и мир. Чистое голубое небо и счастливая детская улыбка. .
На современной России всё более часто сказывается отсутствие какой-либо чётко выработанной идеологии и инструментария, о чём свидетельствуют попытки властей эту идеологию и инструментарий найти. Яркий тому пример составление единого учебника по истории России, который бы формировал единую гражданскую идентичность в стране, а также переход школ на стандарты второго поколения (ФГОС-II), в которых главным результатом образования является сформированная личность, патриот и гражданин, способный к самоидентификации..
Участие партизанских отрядов в народном сопротивлении в Отечественной войне 1812 года
Развязывая войну, Наполеон предполагал, что в России, как и на Западе, ему будет противостоять только регулярная армия. Однако война с самого начала приобрела освободительный характер. Повсюду, где появлялись наполеоновские солдаты, жители городов и сел, уходя в леса, забирали с собой продовольствие, скот, вспыхивало пламя партизанской войны. .
Проблема и борьба с безграмотностью среди студентов АГУИ в 1942г.
Означенная проблема не являлась глобальной для становления и развития АГИИ в общей системе образования Хакасии. Но ее решение являлась достаточно весомым вкладом в формировании кадрового состава республики, ее дальнейшей профессиональной подготовленности и успешности..
