Новости истории
Статьи и заметки
- Археология
- Всеобщая история
- Историческая поэзия и проза
- История Пензенского края
- История России
- Полезные и интересные сайты
- Разное
- Тесты по истории
- Шпаргалка
Конкурс работ
Создать тест
Авторам
Друзья сайта
Вопрос-ответ
О проекте
Контакты
Новые статьи:
На сайте Пензенского государственного университета запущен онлайн-проект, посвященный 1100-летию принятия ислама Волжской БулгариейУтром 13-го Рылеев рассказал Трубецкому о совещании у Оболенского и о намерении Ростовцева выдать их замысел. Обеспокоенный Трубецкой был в тот же день у Рылеева дважды, беседовал лично со всеми полковыми офицерами. Утреннее впечатление было безрадостным. Подтверждались опасения Рылеева. Сил было мало. Был момент, когда Трубецкой заколебался, стоит ли начинать здесь, в Петербурге. Будет ли успех? В передаче А. Бестужева, Трубецкой сказал: «... если видите здесь свое малосилие, отпустите меня в Киев, я ручаюсь, что 2-й корпус не присягнет. Его не отпустили. Как показывал И. Пущин, Трубецкой, видя неуверенность полковых офицеров и руководителей общества, высказал мнение, «чтобы не присоединять к малому числу войска», то есть не начинать». Об этом же свидетельствовал и М. Бестужев. В письме Бенкендорфу от 5 мая 1826 г. Трубецкой существенно проговорился: «… не хотел я, чтоб члены заранее знали о моих предположениях… чтоб после не было прекословия или ослушания, если я переменю мысли согласно с обстоятельствами…». Он не хочет связывать себе руки и потому мирился с неопределенными вариантом. В том же письме он категорически отрицает свой подлинный план, который ему пришлось признать на следующий день.10
Рылеев просил декабриста Каховского рано утром 14 декабря проникнуть в Зимний дворец и, совершая как бы самостоятельный террористический акт, убить Николая. Тот сначала было согласился, но потом, обдумав положение, не захотел быть террористом-одиночкой, действующим якобы вне планов общества, и рано утром отказался от этого поручения.
Через час после отказа Каховского к Александру Бестужеву приехал Якубович и отказался вести матросов и измайловцев на Зимний дворец. Он боялся, что в схватке матросы убьют Николая и его родственников и вместо ареста царской семьи получится цареубийство. Этого Якубович не хотел брать на себя и предпочёл отказаться.
Задуманный план начал рушиться ещё до рассвета. Но медлить было нельзя: рассвет наступал.
14 декабря офицеры - члены тайного общества ещё затемно были в казармах и вели агитацию среди солдат. Перед солдатами Московского полка выступил Александр Бестужев. От присяги новому царю солдаты отказались и приняли решение идти на Сенатскую площадь. Полковой командир Московского полка барон Фредерикс хотел было помешать выходу из казарм восставших солдат - и упал с разрубленной головой под ударом сабли офицера Щепина-Ростовского. С развевающимся полковым знаменем, взяв боевые патроны и зарядив ружья, солдаты Московского полка (около 800 человек) первыми пришли на Сенатскую площадь. Во главе этих первых в истории России революционных войск шёл штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка Александр Бестужев. Вместе с ним во главе полка шли его брат, штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка Михаил Бестужев и штабс-капитан того же полка Дмитрий Щепин-Ростовский.
Полк построился в боевом порядке в форме каре (боевого четырёхугольника) около памятника Петру I. Было 11 часов утра. К восставшим подскакал петербургский генерал-губернатор Милорадович, стал уговаривать солдат разойтись. Момент был очень опасен: полк пока был в одиночестве, другие полки ещё не подходили, герой 1812 г. Милорадович был широко популярен и умел говорить с солдатами. Только что начавшемуся восстанию грозила большая опасность. Милорадович мог сильно поколебать солдат и добиться успеха. Нужно было во что бы то ни стало прервать его агитацию, удалить его с площади. Но, несмотря на требования декабристов, Милорадович не отъезжал и продолжал уговоры. Тогда начальник штаба восставших декабрист Оболенский штыком повернул его лошадь, ранив графа в бедро, а пуля, в этот же момент пущенная Каховским, смертельно ранила генерала. Опасность, нависшая над восстанием, была отражена.
Избранная для обращения к Сенату делегация - Рылеев и Пущин - ещё рано утром отправилась к Трубецкому, который перед этим сам заходил к Рылееву. Выяснилось, что Сенат уже присягнул, и сенаторы разъехались. Оказалось, что восставшие войска собрались перед пустым Сенатом. Таким образом, первая цель восстания не была достигнута. Это была тяжёлая неудача. От плана откалывалась ещё одно задуманное звено. Теперь предстоял захват Зимнего дворца и Петропавловской крепости.
О чём именно говорили Рылеев и Пущин в это последнее свидание с Трубецким - неизвестно, но, очевидно, они договорились о каком-то новом плане действий, и, придя затем на площадь, были уверены, что Трубецкой сейчас придёт туда же, на площадь, и приступит к командованию. Все нетерпеливо ждали Трубецкого.
Но диктатора всё не было. Трубецкой изменил восстанию. На площади складывалась обстановка, требовавшая решительных действий, а на них-то и не решался Трубецкой. Он сидел, терзаясь, в канцелярии Генерального штаба, выходил, выглядывал из-за угла, много ли собралось войск на площади, прятался вновь. Рылеев искал его повсюду, но не мог найти. Члены тайного общества, избравшие Трубецкого диктатором и доверявшие ему, не могли понять причины его отсутствия и думали, что его задерживают какие-то причины, важные для восстания. Хрупкая дворянская революционность Трубецкого легко надломилась, когда пришёл час решительных действий.
Неявка избранного диктатора на площадь к войскам в часы восстания - случай беспрецедентный в истории революционного движения. Диктатор предал этим и идею восстания, и товарищей по тайному обществу, и пошедшие за ними войска. Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания.
Восставшие долго выжидали. Несколько атак, предпринятых по приказу Николая конной гвардией на каре восставших, были отбиты беглым ружейным огнём. Заградительная цепь, выделенная из каре восставших, разоружала царских полицейских. Этим же занималась и “чернь”, находившаяся на площади.
За оградой строившегося Исаакиевского собора располагались жилища строительных рабочих, для которых было заготовлено много дров на зиму. Посёлок в народе называли “Исаакиевской деревней”, оттуда и летело в царя и его свиту немало камней и поленьев.
Мы видим, что войска были не единственной живой силой восстания 14 декабря: на Сенатской площади в этот день был ещё один участник событий - огромные толпы народа.
Общеизвестны слова Герцена - “декабристам на Сенатской площади не хватало народа”.11 Понимать эти слова надо не в том смысле, что народа вообще не было на площади, - народ был, а в том, что декабристы не сумели опереться на народ, сделать его активной силой восстания.
Любопытно впечатление современника о том, как “пусто” в этот момент было в прочих частях Петербурга: “Чем далее отходил я от Адмиралтейства, тем менее встречал народа; казалось, что все сбежались на площадь, оставив дома свои пустыми”. Очевидец, фамилия которого осталась неизвестной, рассказывал: “Весь Петербург стекался на площадь, и первая адмиралтейская часть вмещала в себе 150 тыс. человек, знакомые и незнакомые, приятели и враги забывали свои личности и собирались в кружки, рассуждали о предмете, поразившем их взоры”.
Преобладало “простонародье”, “чёрная кость” - ремесленники, рабочие, мастеровые, крестьяне, приехавшие к барам в столицу, были купцы, мелкие чиновники, ученики средних школ, кадетских корпусов, подмастерья... Образовались два “кольца” народа. Первое состояло из пришедших пораньше, оно окружало каре восставших. Второе образовалось из пришедших позже - их жандармы уже не пускали на площадь к восставшим, и “опоздавший” народ толпился сзади царских войск, окруживших мятежное каре. Из этих пришедших “позже” и образовалось второе кольцо, окружившее правительственные войска. Заметив это, Николай, как видно из его дневника, понял опасность этого окружения. Оно грозило большими осложнениями.
Основным настроением этой огромной массы, которая, по свидетельствам современников, исчислялась десятками тысяч человек, было сочувствие восставшим.
Николай сомневался в своём успехе, “видя, что дело становится весьма важным, и не предвидя ещё, чем кончится”. Он распорядился заготовить экипажи для членов царской семьи с намерением “выпроводить” их под прикрытием кавалергардов в Царское Село. Николай считал Зимний дворец ненадёжным местом и предвидел возможность сильного расширения восстания в столице. В дневнике он писал, что “участь бы наша была более чем сомнительна”. И позже Николай много раз говорил своему брату Михаилу: “Самое удивительное в этой истории - это то, что нас с тобой тогда не пристрелили”.
В этих условиях Николай и прибег к посылке для переговоров с восставшими митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения. Мысль послать митрополитов для переговоров с восставшими пришла Николаю в голову как способ пояснить законность присяги ему, а не Константину через духовных лиц, авторитетных в делах присяги. Казалось, кому лучше знать о правильности присяги, как не митрополитам? Решение ухватиться за эту соломинку укрепилось у Николая тревожными вестями: ему сообщили, что из казарм выходят лейб-гренадеры и гвардейский морской экипаж для присоединения к “мятежникам”. Если бы митрополиты успели уговорить восставших разойтись, то новые полки, пришедшие на помощь восставшим, нашли бы уже основной стержень восстания надломленным и сами могли бы выдохнуться.
Но в ответ на речь митрополита о законности требуемой присяги и ужасах пролития братской крови “мятежные” солдаты стали кричать ему из рядов, по свидетельству дьякона Прохора Иванова: “Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул... Не верим вам, пойдите прочь!..” Внезапно митрополиты ринулись бегом влево, скрылись в проломе загородки Исаакиевского собора, наняли простых извозчиков (в то время как справа, ближе к Неве, их ждала дворцовая карета) и объездом вернулись в Зимний дворец. Почему произошло это внезапное бегство священнослужителей? К восставшим подходило два новых полка. Справа, по льду Невы, поднимался, пробиваясь с оружием в руках через войска царского окружения, полк лейб-гренадер (около 1250 человек). С другой стороны вступали на площадь ряды моряков - почти в полном составе гвардейский морской экипаж - свыше 1100 человек, всего не менее 2350 человек, т.е. сил прибыло в общей сложности более чем втрое по сравнению с начальной массой восставших московцев (около 800 человек), а в целом число восставших увеличилось вчетверо. Все восставшие войска были с оружием и при боевых патронах. Все были пехотинцами. Артиллерии у них не было.
Но момент был упущен. Сбор всех восставших войск произошёл спустя два с лишним часа после начала восстания. За час до конца восстания декабристы выбрали нового “диктатора” - князя Оболенского, начальника штаба восстания. Он трижды пытался созвать военный совет, но было уже поздно: Николай успел взять инициативу в свои руки. Окружение восставших правительственными войсками, более чем вчетверо превосходящими восставших по численности, было уже завершено. По подсчётам Габаева, против 3 тыс. восставших солдат было собрано 9 тыс. штыков пехоты, 3 тыс. сабель кавалерии, итого, не считая вызванных позже артиллеристов (36 орудий), не менее 12 тыс. человек. Из-за города было вызвано и остановлено на заставах в качестве резерва ещё 7 тыс. штыков пехоты и 22 эскадрона кавалерии, т.е. 3 тыс. сабель; иначе говоря, в резерве стояло на заставах ещё 10 тыс. человек.
Короткий зимний день клонился к вечеру. Уже было 3 часа дня, и стало заметно темнеть. Николай боялся наступления темноты. В темноте народ, скопившийся на площади, повёл бы себя активнее. Более всего Николай боялся, как позже сам записал в своём дневнике, чтобы “волнение не сообщилось черни”.
Николай приказал стрелять картечью. Первый залп картечью был дан выше солдатских рядов - именно по “черни”, которая усеяла крышу Сената и соседних домов. На первый залп картечью восставшие отвечали ружейным огнём, но потом под градом картечи ряды дрогнули, заколебались - началось бегство, падали раненые и убитые. Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской набережной и Галерной. Толпы восставших солдат бросились на невский лёд, чтобы перебраться на Васильевский остров. Михаил Бестужев попытался на льду Невы вновь построить солдат в боевой порядок и идти в наступление. Войска построились. Но ядра ударялись о лёд - лёд раскалывался, многие тонули. Попытка Бестужева не удалась.
К ночи всё было кончено. Царь и его клевреты всячески преуменьшали число убитых, - говорили о 80 трупах, иногда о сотне или двух. Но число жертв было гораздо значительнее - картечь на близком расстоянии косила людей. По документу чиновника статистического отделения Министерства юстиции С. Н. Корсакова мы узнаём, что 14 декабря было убито 1271 человек, из них “черни” - 903, малолетних - 19.
В это время на квартире Рылеева собрались декабристы. Это было их последнее собрание. Они договорились лишь о том, как держать себя на допросах. Отчаянию участников не было границ: гибель восстания была очевидна.
Что же делал Трубецкой весь день восстания? Сам Трубецкой довольно детально начертил свой маршрут в течение 14 декабря. Но Трубецкой, понимавший, что ему грозит смертная казнь, защищался упорно и последовательно, и одним из главных способов этой защиты было стремление представить себя растерянным, мятущимся человеком. Так изобразил он и свои передвижения 14 декабря — метания потерявшего голову заговорщика, осознавшего тщетность своих замыслов. Но если его внутреннее состояние следователи проверить не могли, то маршрут проверялся легко — Трубецкой постоянно был на виду, и, не забывая о том, он придерживался правды.
Однако стоит всмотреться в этот маршрут, как выясняется одна особенность — на протяжении всего восстания Трубецкой кружил вокруг главных пунктов: Дворцовая площадь, Исаакиевская площадь, Сенатская площадь.
Расставшись в десятом часу с Рылеевым и Пущиным, диктатор поехал в Главный штаб, убедившись по пути, что Сенатская площадь пуста. Он провел некоторое время в канцелярии дежурного генерала Главного штаба, которая находилась рядом с Зимним дворцом. Было около десяти часов утра. Трубецкой знал от Рылеева и Пущина, что в Гвардейский экипаж отправился Николай Бестужев, в Московский полк — Александр и Михаил Бестужевы, а к лейб-гренадерам — Каховский. Стало быть, сохранялась надежда, что полки выйдут. Причем если наше логическое построение, основанное на действиях Панова, верно, то Трубецкой мог ожидать удара по дворцу с двух сторон — от казарм экипажа и от казарм лейб-гвардии Гренадерского полка. После самоустранения Якубовича и невыполнимых условий, поставленных Булатовым, шансы на успех резко упали. Но пребывание диктатора в промежуток от десяти до одиннадцати часов на Дворцовой площади — многозначительно. Трубецкой знал, что именно тогда должна была происходить присяга. И если бы восстание началось, оно началось бы именно в эти шестьдесят минут.
Так оно и было. Московский полк вышел в начале одиннадцатого; Гвардейский экипаж стал сопротивляться присяге приблизительно в это же время. Прождав около часа, Трубецкой из Главного штаба заехал к своей двоюродной сестре Татьяне Борисовне Потемкиной, жившей по соседству с Дворцовой площадью — на Мильоиной улице. У Потемкиной он пробыл не более получаса и, таким образом, не выпускал из поля зрения Дворцовую площадь до половины двенадцатою.
Затем Трубецкой посетил квартиру своего приятеля Бибикова, флигель-адъютанта. Полковник Илларион Михайлович Бибиков жил в здании Главного штаба. Самого Бибикова не было — он сопровождал Николая, начавшего движение с преображенцами к Сенатской площади. Но Трубецкой и в квартире полковника оставался около получаса, то есть опять-таки рядом с Зимним дворцом. В начале первого он снова оказался на Дворцовой площади.
Разумеется, каждому своему перемещению он находил на следствии вполне лояльное объяснение — в Главном штабе узнавал о времени присяги иногородним штаб-офицерам, потом спешил домой, чтобы переодеться к визиту во дворец, и т. д. Трубецкой утверждал, что именно в этот момент, в начале первого, выехав к Зимнему дворцу, он узнал о мятеже московцев. Поверить в это никак невозможно. Следователи просто не дали себе труда проверить время и направление его поездок с одиннадцати до часу. Даже если князь Сергей Петрович успел проследовать из Главного штаба на Мильоиную до того, как у дворца стала собираться толпа, проведавшая о бунте московцев, то уж возвращаясь после половины двенадцатого из Мильонной в здание Главного штаба к Бибикову (к которому вход был, судя по показаниям Трубецкого, с Невского), он никак не мог не заметить выстроенный батальон преображенцев, волнующуюся толпу, императора, окруженного генералами и адъютантами. А увидев это, не мог не выяснить тут же, что тому причиной.
Скорее, Трубецкой отправился к Бибиковым, надеясь услышать от Иллариона Михайловича о настроениях во дворце (Бибиков был директором канцелярии начальника Главного штаба), а прежде всего — чтобы, не бросаясь в глаза, оставаться вблизи дворца.
Но даже если предположить невероятное и согласиться с князем, что, выйдя от Бибиковых в первом часу, он только и узнал о мятеже, то следующий его поступок снова не укладывается в логику его показаний. По этой логике он должен был скрыться, уехать в другой конец города, подальше от эпицентра событий, от того места, где с минуты на минуту могли появиться восставшие войска. А что делает Трубецкой? Он упрямо идет в Главный штаб, идеальный наблюдательный пункт напротив дворца, приходит в канцелярию дежурного генерала и ждет. Но не просто ждет...
На коротком пути от квартиры Бибикова до канцелярии у Трубецкого состоялась примечательная встреча — с императором. Тот запомнил князя.
В канцелярию дежурного генерала Главного штаба непрестанно являлись офицеры с последними новостями. Трубецкой расспросил полковника Ребиндера, вернувшегося с Сенатской площади, о действиях восставших. Тот сказал, что они «только кричат ура! Константину Павловичу и стоят от одного угла Сената до другого» Ребиндер ушел с площади еще до прихода лейб-гренадер и моряков и до ранения Милорадовича. Таким образом, диктатор знал, что на площади одни московцы, знал приблизительно их численность, знал, что центральная магистраль от Сената к дворцу – Адмиралтейская площадь перекрыта превосходящими силами преображенцев. Может быть, от офицеров, с которыми беседовал в Главном штабе, знал он и о других распоряжениях Николая – выходе Конной гвардии, кавалергардов. То есть он представлял себе, что московцы вот-вот окажутся в кольце.
В канцелярию дежурного генерала стекались сведения со всего Петербурга, и место, выбранное Трубецким для ориентации, надо признать удачным.
Однако, поговорив с Ребиндером и, очевидно, теряя последнюю надежду на появление восставших войск у дворца, диктатор решил передвинуться к Сенату. Он поехал к Исаакиевской площади, возле которой жила его сестра Елизавета Петровна Потемкина.
В воспоминаниях свояченицы Трубецкого, графини Зинаиды Ивановны Лебцельтерн, в чьем доме был в ту же ночь арестован князь Сергей Петрович, есть сведения о том, что было с Трубецким после часу дня. По словам Лебцельтерн, когда Трубецкой приехал к Потемкиной, графини не было. «Вернулась она не так скоро и сразу же спросила, не приходил ли брат; ей ответили, что приходил, но ушел или нет – этого никто не видел; его долго искали по всей квартире, пока графине не пришло в голову заглянуть в свою молельню; здесь-то она, и обнаружила его лежащим без сознания перед образами, никто не знал, с какого времени. Его подняли, положили на диван, привели в чувство. На все вопросы он отвечал как-то сбивчиво; в вдруг, услышав отчетливый грохот пушки, схватился за голову и воскликнул: «О боже! вся эта кровь падет на мою голову!»12
С Трубецким, изнуренным бешеной деятельностью последних дней, гигантской ответственностью, которую он на себя взял — не просто за судьбы десятков офицеров и тысяч солдат, а за судьбу России! — потрясенным самоустранением Якубовича и Булатова, измученным ожиданием и сомнениями истекших часов, случилось то, что сегодня мы называем нервным срывом.
Причинами поражения декабристов являлись неподготовленность и несогласованность действий, отсутствие работы по пропаганде своих взглядов в разных слоях общества, неподготовленность общества к преобразованиям, которые пытались осуществить восставшие.
Потерпев поражение в социально-политической борьбе, декабристы одержали духовно-нравственную победу, показали пример истинного служения своему отечеству и народу, внесли лепту в формирование новой нравственной личности.
Восстание декабристов имело большое значение в истории революционного движения в России. Это было первое открытое выступление против самодержавия с оружием в руках. До этого времени в России происходили лишь стихийные крестьянские волнения. Между стихийными крестьянскими восстаниями Разина и Пугачёва и выступлением декабристов легла целая полоса мировой истории. Декабристы принадлежали к новому времени, и в этом существенная сторона их исторического значения. Их восстание было политически сознательным, ставило себе задачу ликвидации федерально-абсолютистского строя, было освещено передовыми идеями эпохи. Восстание было открытым, на площади столицы, перед лицом собравшегося народа. Их действия отмечены печатью классовой ограниченности, они были «страшно далеки от народа», но они принадлежали к тем передовым деятелям своего времени, которые «помогли разбудить народ».
Опыт движения декабристов стал предметом для осмысления следующих за ними борцов с самодержавием и крепостничеством, повлиял на весь ход русского освободительного движения. Движение декабристов оказало огромное влияние на развитие русской культуры.
Однако, исходя из конкретно-исторической ситуации, поражение декабристов ослабило интеллектуальный потенциал русского общества, спровоцировало усиление правительственной реакции, задержало, по словам П.Я. Чаадаева, развитие России на пятьдесят лет.
Почему Трубецкой не пришел к своим товарищам, чтобы разделить всю меру ответственности с одними и горькую участь со всеми? Думается, что этому было несколько причин, но главная заключалась в том, что он считал преступлением возглавить восстание, заранее обреченное, по его убеждению, на поражение. Разъяснять безнадежность того, что могло бы в этом случае произойти, было, как ему казалось, уже поздно. Одержала верх убежденность, что его приход воспринялся бы восставшими как сигнал к решительным действиям, и это привело бы только к еще большему и уже бессмысленному кровопролитию. Из этой, с точки зрения Трубецкого, безусловной, но объективно ошибочной посылки, складывался трагизм положения Трубецкого. Он стоял перед выбором: войти в каре, взять на себя руководство восстанием и тем самым, развязав кровопролитие, подвергнуть восставших, по его убеждению, неминуемому разгрому (ведь в этом случае организованное революционное вооруженное восстание расценивалось бы противной стороной совсем иначе и карательные меры правительства были бы губительными для всех участников выступления) или же войти в каре и обратиться к восставшим с призывом разойтись, добровольно сдаться на милость противника. В этом случае его действия могли иметь обратный ре зультат: они квалифицировались бы как открытая измена, переход во враждебный лагерь, его просто подняли бы на штыки, заклеймив как предателя и ренегата, ведь уговоры разойтись уже были, и даже пользовавшемуся большой популярностью в войсках боевому генералу Милорадовичу они стоили жизни, и не ему одному.
Сторонник бескровного восстания, идеалом которой была конституционная монархия, завоеванная по возможности мирным путем, Трубецкой не мог преодолеть ужаса перед необходимостью решительных действий без веры в победу. Вместе с тем он откровенно признавался, что, «один раз войдя уже в толпу мятежников, я при случае сделался бы истинным исчадием ада, каким-нибудь Робеспьером или Маратом».13
Автор: Гостькова Татьяна
Раздел: История России
Дата публикации: 28.11.2011 22:10:34