Попросил тогда сосед: "Друг, сгоняй за самогоном".
Я ушел на десять лет.
А вернулся, сын уж взрослый,
Дверь открыл и не узнал.
А сосед давно в членкорах.
Он в столицу умотал.
А я был просто шлифовщик...
Университет представлялся мне как корабль дураков, где пассажиры сумасшедшие, а команда рулит сама, не зная куда. По коридорам бегали бешеные деревенские сучки страшные как жабы и бездарные словно обгорелые пеньки, все они были блатные и при должности: кто староста, кто комсорог, кто профорг. Страшилки- крокодилицы лезли к высоким пацанам, ставили им пузырь за интим, а потом писали в деканат, что они беременные. И тогда у жертвы наступал выбор: либо продолжать учиться и жениться или оказаться за бортом номенклатурной галеры. В вузе натаскивали черное называть белым, а белое черным. Про пьяного комсюка говорили, как он устал, весь выложился на общественной работе, про страшилку отмечали, какая милая девушка, про скандалистку и хабалку - очень упорная и волевая студентка, про круглого дурака - это парень с особым видением мира.
В этом море безнравственности я нашел некоторых единомышленников. Они, конечно, все были инакомыслящими. Вспоминаю хорошего музыканта Олега Акинцева, а также талантливого гитариста Диму Рябикова. У них были темно-вишневые глаза, сводившие девчонок с ума. Рябиков исполнял иногда кулуарно такие антисоветские песни, что у меня дух захватывал. Вот так назывался один шлягер "Канализация- модель человечества", в припеве выкрикивался слоган "Кто наверху, те дурно пахнут ". Вспоминаю другой зонг: "Микробы на первомайской демонстрации". Рябиков вообще был сгустком идей. Так он предлагал издавать партийные документы с механической рукой, которая бы баб дергала за сиськи, а мужиков за письки, чтобы лучше усваивались марксистские идеи. Наша общая знакомая Наташа Третьякова, хлебнув пивка на крыше девятиэтажного дома, любила заявить:" Хорошенького понемножку, а теперь пора в дрянь ехать, т.е. в университет на Потапова". Преподаватели были как на подбор со своими странностями и причудами. На лекции порой звучало "Сен-Симон и Фурион", знаменитая фраза Спинозы " Свобода - осознанная необходимость" приписывалась Марксу. Курьезов было немало. Все говорили, что США скоро рухнет, Великобритания уйдет под воду, а СССР возглавит земной шар в союзе с супер индустриальной Бразилией. В этом вертепе я встретил девочку Олю, которая скрасила мне ужасные годы обучения. У нее был прекрасный природный голос, и мы сделали с ней дуэт. Вместе с Олей моя душа отдыхала.
"Герцогиня"
Удивляюсь наглости ночи –
Тоже мне, Герцогиня.
День застилать она хочет,
Черным, сделав синее.
Но утро на то и утро,
Чтоб ночи ставить на место.
Систематичность суток,
Кажется, всем известна.
Коррозия мыслей, коррозия душ,
Коррозия непониманьем.
Когда ты прольешься, живительный душ?
Жажда тебя – это мания.
Но утро мое далече,
А ночь жаднее, чем прежде.
Уже догорают свечи,
Поставленные надежде.
Я хотел реализации, поэтому ходил по редакциям, бывал на радио, телевидении, показывал свое творчество. Меня хлопали по плечу и говорили: "Молодец, герой, космонавт, но у нас не тот профиль." Предъявляли претензии то к тексту, то к музыке, то к исполнению. Двери в открытый социалистический мир оказались для меня закрыты и законопачены. После столкновений с действительностью я понял, что российский мир абсолютно структурирован и заморожен: повсюду сидят шайки, сложившиеся кто по этническому признаку, кто по биологическому, кто по номенклатурному. Чтобы куда-то пролезть, получить работу, заказ, надо превратиться в солитера бесцветного, скользкого и незаметного. Некоторые из моих приятелей залезали в номенклатурную семью и так решали свои проблемы, другие хоть чушкой, хоть тушкой валили за бугор . Был популярен в застой анекдот: что общего между автомобилем и еврейской женой? Это не роскошь, а средство передвижения.
Семейные перепалки
Мое творчество вызывало возмущение родителей. Помню после песни "Экспресс" мать долго кричала, что от моей антисоветской вони в квартире дышать нечем:
" Экспресс"
Наш экспресс отходит в пять,
Попрошу места занять.
Я даю второй гудок-
Заходи в купе дружок.
Мы поедем в новый мир,
Нам мигнул зеленый свет.
Эй, ты, толстый, эй, банкир,
Для тебя та места нет.
Садитесь сэр, садитесь мисс,
Ваш машинист - социалист.
Ваш машинист -социалист,
Садитесь сэр, садитесь мисс.
В город Сталин курсом прежним
Мы поедем через Брежнев.
Из Устинова в Кабул
Поезд резко завернул.
Здесь несутся поезда
Кто обратно, кто туда.
Ехать что за интерес
Колеей из старых рельс.
Садитесь сэр, садитесь мисс...
Нас родил товарищ случай,
И гражданская война.
Велики мы и могучи,
Как Кремлевская стена.
Нас в Египте накололи,
И Китай плюет нам в след-
Мужики, берись за колья
Баллистических ракет.
Куда ж вы сэр, куда ж вы мисс,
Ваш машинист социалист.
Мать приходила от таких шлягеров в бешенство и начинала стучать кулаком в дверь моей комнаты. Она учила, что в жизни не надо высовываться, незачем быть на виду, это опасно, могут подшибить, требовала, чтобы я был незаметным, не высказывал своего мнения, не принимал участия в конкурсах, ничем не выделялся, заставляла носить старые потрепанные дедушкины вещи. Всегда говорила :"Приметного клюют в темечко". Сама она обладала незаурядными талантами как в математике, так и в гуманитарных науках, однако ученой степени она чуралась как чумы. Прекрасно владела несколькими иностранными языками, но любили сидеть дома и до поздней ночи слушала то Немецкую волну, то Би- би си на языке оригинала. Мать особенно ненавидела моих подружек: про каждую она находила добрые слова - эта зубастая кикимора, та - вобла сушеная или глиста немытая, иная обожрала весь магазин, от чего и разбухла, следующая - прости Господи с панели и т.д. По началу я был наивным и прислушивался к ее мнению, а потом протестно начал поддавать ей песенного жару:
"Майоры"
Бывшие майоры,
Стальная рать,
Чудно разговоры
Пивом запивать.
"Был тогда порядок,
А теперь не то",-
И сутулясь ежатся
В драповом пальто.
Давайте выпьем за те времена,
Пусть будет кружка всегда полна.
Давайте выпьем, еще нальем,
Ведь мы не часто так дружно пьем.
Между тем, что было,
И тем, что есть,
Красная стена застыла,
Кирпичей не счесть.
А по той сторонке лишь мечтания,
А по этой- гипсовый бюст Сталина.
Из времен жестоких он просчитался вновь,
Полагал, не видно на красном флаге кровь.
Кровь она сочится в души каждый год
Безнадзорной памятью наш силен народ.
Давайте выпьем за те времена.
Пусть будет кружка всегда полна.
Давайте выпьем, еще нальем,
И может быть когда- нибудь мы что-нибудь поймем.
Квартирная мертвечатина меня удручала и в довершение психологической атаки на семейный дом я пускал такую пулю:
"Авария"
Обгоревшей машины окалина,
Об колес тормозивших след.
Кровь забрызгала фото Сталина
В Ветровом уцелевшем стекле.
Усмехаясь чуть вздернутым усом,
Он спокойно на мир глядел.
Вот еще один сбился с курса,
В проводах тревожный ветер гудел.
А движенье замедлилось дружно
Легковушек и грузовиков:
Неужели такое нам нужно,
Чтобы каждый задуматься смог.
Ведь нельзя слепо верить дороге,
В непогрешимость ее скоростей.
Мы заплатим тогда слишком многим-
Самой жизнью и верой своей.
Я понимал свою мать. Она была из номенклатуры, многих ее подружек в детстве отправили в сталинский детдом, пацаны ее возраста погибли на войне. В 50-е годы она работала в Управленческом поселке с пленными немцами, потом была переводчиком на деловых встречах, присутствовала во время испытаний ядерной бомбы в Тоцких лагерях. Мать могла многое, что рассказать, но молчала как замороженная треска. Она часто ездила за границу, особенно в Австрию и была в Куйбышеве одним из лучших специалистов по немецкому языку, но боялась сотрудничать с немецкой организацией "Надежда", где ее профессионализм был исключительно востребован. За год до пенсии ее выгнали из пединститута, и пришлось почасовиком в должности ассистента дорабатывать в университете. Она была сталинско-бериевской закваски, собирала фотографии юных большевиков, отдавших жизнь за родину из "Огонька" и хранила в шкафу, веря, что лучше СССР ничего не было, нет и не будет. Всех остальных она презирала, мол, фальшивят, не искренние к святым идеям освобождения человечества от эксплуатации. Ее героем был Штирлиц , а значит и актер Вячеслав Тихонов. Именно поэтому я для нее написал особую песню:
"Фон Дитрих"
"За нашу победу,- сказал штурмбанфюрер
Кто больше напьется, тот дальше пройдет.
Коньяк пусть оплатит тот, кто на Восточный,
На небе рейхмарки не в счет".
Истинному наци нужен только фюрер,
Девочки и пиво в теплом казино.
Истинному наци нужно очень мало-
Лишь бы не загнали на Восточный фронт.
Штурмфюрер фон Дитрих, ему на Восточный-
Решил все спустить, но карта идет.
Теперь он богатый, теперь его Марта
В два раза слез больше прольет.
Истинному наци...
Две тысячи фунтов забрал бывший Дитрих,
С секретною сводкой сбежал за кордон,
А этот несчастный, ему проигравший,
Был скромный Штирлиц -шпион.
Истинному наци...
Моя среда
В начале 70-х годов ХХ века я жил в генеральском доме и со своего огромного номенклатурного балкона наблюдал, как в Куйбышеве продвигается битломания. На улице Чапаевской вокруг меня жила элитарная молодежь, то есть дети партийно - хозяйственных чиновников. Где-то часов в шесть вечера из окна дома по Красноармейской, 19 на всю улицу вдруг начинал звучать альбом "Револьвер". Возмущенные соседи вызывали милицию, и та обрывала музыку, но через час - полтора из соседнего дома мощно раздавался другой альбом, скажем "Резиновая душа". Снова приносился милицейский газик и принуждал к тишине. Тогда включался мощный динамик в соседнем от меня подъезде. "Белый альбом" удерживался минут тридцать, так как милиция сначала согласовывала с вышестоящими инстанциями свои репрессивные действия в таком важном доме, охранявшимся непосредственно КГБ. Был, кстати, такой случай, когда гэбисты повязали в соседнем подъезде особо рьяных милиционеров, сунувшихся на секретный объект без особого дозволения.
Так сама улица меня знакомила с творчеством группы Битлз и Ролинг стоунз. В нашем закрытом дворе фанаты рок-музыки огромными буквами на заборе написали лозунги в поддержку этих коллективов и их солистов. В связи с тем, что надписи сделали дети командного состава ПриВо несколько лет никто не решался стирать эти граффити, так что мое детство прошло под лозунг : Браво Битлз и Ролинг стоунз. Я каждое утро смотрел из окна своей спальни на это веяние западной культуры, а потом шел в школу, где мне долбили мозги про подвиги Зои Космодемьянской и Лени Голикова.
Как-то сосед Александр заговорщически спросил: "Почему я вечером не хожу в Пушок, где собираются все центровые и бывает очень интересно". Я наивно спросил, что такое пушок, и у кого он растет под носом? Оказалось, что так молодежь называла Пушкинский сквер за драмтеатром. Я пошел, там было человек пятьдесят молодежи экстравагантной наружности. Все в джинсах, многие в рваных, у девок волосы были окрашены в зеленые, розовые, фиолетовые цвета. Невысокий парень с пронзительными горящими глазами читал лекцию о роли личности в истории. Он утверждал, что не личность делает историю, а история порождает личности. Так Ленин оставался бы уездным адвокатишкой, попивающим Жигулевское пиво на "Дне" в Самаре, если бы не было бы социального заказа общества на авантюристов. Ленин оказался просто в нужное время в нужном месте. Ульянов разрушил порядок вещей, создал хаос, из которого родилась новая красная империя во главе с красным императором Сталиным. Я аж открыл рот от удивления. Как все эти слова отличались от наших школьных зазубренных догм. Сколько звучало здесь свободы и личностной раскрепощенности по сравнению с обрыдлыми комсомольскими собраниями, где от скуки дохли на лету мухи. Все слушали, затаив дыхание: кто стоя, кто сидя, лежа на траве. " Это кто",- тихо спросил я приятеля. Тот ответил: " Сам Беба говорит. Он здесь теоретик всех хипарей Куйбышева". Потом подкатили менты, началась облава, и мы разбежались кто куда вниз по косогору. Я остановился далекого на Набережной.
В 70-е годы ХХ века мой дед имел большой вес в Обкоме партии. 1 апреля 1976 года во второй половине дня нам домой раздался звонок. Дед взял трубку. Звонили из администрации области и сообщили, что студенты политехнического института устроили бузу на Самарской площади и идут толпой в сторону площади Куйбышева, возможно для того, чтобы раскачать и уронить чугунную фигуру Куйбышева, провозгласившего в Самаре в 1917 году Советскую власть. Дед стал орать в трубку будто из военного окопа, мол, окружайте их и готовьте пулеметы, это, наверное, прорвались "зеленые братья" с Западной Украины или из Литвы, а вовсе не студенты политеха. В трубке сказали, что среди толпы замечены сын первого секретаря обкома КПСС Орлов, сын зам. командующего ПриВо и дети других высокопоставленных чиновников. Тогда дед громовым голосом предложил связаться с Москвой и пусть там все решают. Через несколько минут ему перезвонили из обкома партии и сказали, что толпа памятник не свалила, а пошла дальше, в сторону Ленинградской и возглавляет ее ужасный человек по фамилии Бебко. Дед опять орал, что Москва пусть принимает решение с этими белобандитами, но, как можно, скорее, а дети чиновников, скорее всего, взяты в заложники. После этого он долго курил, ходил по комнате и спрашивал в пустоту, откуда же такие враги повыползали? Я влез в тему, сказав, что мажоры никакие не заложники. Сын первого секретаря несколько лет уже хипует и у французской дубленки пуговицы заменил на ветки, сын генерала шьет брюки из белой скатерти и занавесок. Они все это и организовали, потому что с жиру бесятся. Их возят на черных "Волгах", и шофер каждый день надрывается, притаскивая ящики с дефицитными продуктами. У деда вылупились глаза, и он заявил, что я тоже диссидент, попавший под влияние "забугорных" голосов, ужасных битлов и хрипатого алкоголика Высоцкого. Мой дед в городе считался последним большевиком. Не смотря на высокую зарплату он курил "Беломор" и все доходы отправлял в фонд мира. В детстве он, давая мне конфету, говорил, что это дедушка Ленин прислал. Когда я подрос, а дед все продолжал свои коммунистические песни, то это вызывало у меня сначала раздражение, а потом иронию.
В том же году я поступил в политехнический институт. В ноябре в коридорах студенты шептались, я слышал краем уха одну и туже фамилию Бебко. Комсорг группы, с которым я дружил, рассказал, что этот самый Бебко, по всей видимости, засланный бандеровец с самой Западной Украины, он хотел, вероятно, тут что-то взорвать - то ли обком партии, то ли памятник Чапаева, но был разоблачен. Через некоторое время приятель Валера Лукьянов дал мне газету "Волжская коммуна" с большой статьей об этом страшном человеке. Как сейчас помню, в центре материала фотография, на которой стоит симпатичный паренек с открытым лицом и внимательным взглядом, весь в джинсе, засунув два больших пальца в лямки для ремня. Он позировал на фоне кирпичной стены. "Вот видишь,- сказал товарищ,- это настоящий наймит западных спецслужб, джинсовый костюм ему прислали прямо из Вашингтона, а у стены застыл, как бы намекая, что всех нас, советских людей, скоро поставят к стенке, но этому не бывать, резидент разоблачен, бандеровщина в Куйбышеве не пройдет". Статья, по-моему, называлась "Косогор". Это другое название Пушкинского сквера или Пушка. В материале говорилось, что неокрепшие юношеские души в этом месте враг пытался растлить мерзостями , идущими с Запада. Джинсы, жвачка и битлы - это проект ЦРУ по растлению советской молодежи, сбивающий с пути строительства коммунизма.
Другим противником режима считался в городе Костя Лукин. Меня с ним познакомил художник Володя , подрабатывавший в то время дискжеем. Записи легендарных рок-групп проходили через руки Константина, а потом , как говорили комсомольцы, отравляли окружающую социалистическую действительность. Помню у того эти огромные бабины, пленкой с которых можно было опутать весь город. Володя вел молодежные вечера, и я иногда писал ему вступительные тексты, просто, сермяжно, с кандовым юмором. В среде дискотетчиков было наложено табу, но их антисоветчина сквозила в каждом слове:" вон Советы привези финские трубы, бросили во дворе на морозе, а теперь выбросят, а почему нет безработицы в Союзе? Один ломает, другой чинит, один кладет асфальт, другой начинает ремонт теплосетей. Надо молчать, кругом сексоты, иначе поедешь к Бебе на именины".
Под воздействием такой атмосферы я написал следующее:
"Завлаб Петькин"
Выпив пиво два ведра,
Петькин закричал:"Пора!"
И наш веселый коллектив
Начал пить аперитив.
Кто то крикнул:"Все не так,
На работе -каждый враг.
Маху дал ВЛКСМ,
Одолеет дядя Сэм.
Здесь было много всяких
Вполне приличных лиц:
Сам кандидат Ивакин,
С ним пять девиц,
И зам. завлаба Петькин,
А с ним магнитофон,
И тот еще, который задал тон.
Утром в мой похмельный мозг
Мысль вошла:" да я здесь рос,
Чем гордимся, все ругал,
Мой моральный дух упал".
Лучший свой надев жакет,
Я поехал в комитет,
К майору на второй этаж-
Очередь, как в Эрмитаж:
Там было много всяких
Вполне приличных лиц:
Сам кандидат Ивакин,
С ним пять девиц,
И сам завлаба Петькин,
А с ним магнитофон,
Но в кабинете тот, кто задал тон.
Сидели все рядком,
Здесь каждый был знаком,
И я хотел без очереди лезть,
Но мне орет народ:"Пускай назад уйдет,
Спасется тот, кто первым донесет".
Праздник мух
Вспоминаю самое начало 80-х годов, время совершенно одряхлевшего Брежнева. Только ленивый не рассказывал о шуте генсеке очередной анекдот. Никто почти ничего не боялся, но каждый понимал, что скоро произойдут какие-то общественные изменения. Помню декламирую художнику Володе такой стих:
Это, что за Бармалей
Вдруг залез на мавзолей?
Брови черные густые,
Речи длинные пустые.
Кто загадке даст ответ,
Тот получит 10 лет.
Приятель аж взорвался от возмущения, мол, что ты брешешь? Это Брежнев, но меня за это никто не посадит. Он стал кричать в окно:"Брежнев, Лежнев, Межнев..." Казалось, большевистская власть ослабела. За такое ощущение однажды я чуть было не поплатился. Дело было так: я и мой творческий компаньоном Костя выпили хересу по рупь восемьдесят у меня дома. Ночью решили проветриться, вышли на площадь Куйбышева, а там красотища: все запорошено белым чистым снегом, народа никого, одни фонари светят. Тишина полная, медленно падают крупные снежинки. Мы стали бегать друг за другом, валяться в сугробах, веселились как дети. Хотел уже возвращаться домой к недопитой бутылке, но тут Костик побежал к памятнику Куйбышева с криком, мол ему там одиноко, холодно и скучно, нам надо всем объединяться в эту сказочную ночь. Делать нечего, я последовал за товарищем.
Автор: Демидов Андрей Вячеславович Раздел: История России Дата публикации: 24.09.2015 10:51:58
Вас могут заинтересовать другие материалы из данного раздела:
Жизнь в ссылке: Н.Я. Наталевич в Пензе
Никифор Яковлевич Наталевич (04.05.1900–28.03.1964) – видный государственный и партийный деятель Белорусской ССР. 17 марта 1948 г. Никифор Яковлевич был снят с должности председателя президиума Верховного совета Белорусской ССР и отправлен на работу в Пензенскую область. Причиной отстранения от должности стало то, что в 1947 г. в домашней архиерейской церкви в Минске крестились две его дочери .
Декабристы С. П. Трубецкой и С. Г. Волконский: жизнь и судьба
14 декабря 2015 года исполнится 190 лет со дня событий, произошедших на Сенатской площади в г. Санкт-Петербурге – восстания декабристов. Почти два столетия назад представители самых известных и знатных дворянских фамилий выступили за реализацию принципов гражданского общества – свободы слова, печати, собраний, передвижений, социальную справедливость, верховенство закона во всех сферах жизни, устранение сословных ограничений. .
Исторический очерк о Тобольской Духовной семинарии (1701-1808 гг.)
Тобольская Духовная семинария, как старейшее учебное заведение Западной Сибири с более чем трехсотлетней историей заслуживает иметь свою собственную написанную историю. Этот нелегкий труд, по написанию исторического очерка о семинарии, взял на себя выпускник и преподаватель ТДС – диакон Прахт Дмитрий Викторович..
На рубеже XIX-XX веков Российская империя была одной из крупнейших стран мира. Она занимала второе место в мире по размерам территории и третье место – по численности населения. Продолжалась модернизация – процесс перехода от традиционного общества к индустриальному, который охватывал все сферы жизни общества..
Глава V. Система управления в Чечне в ХVI-XVIII вв. Династия Турловых. // Очерк исторической географии и этнополитического развития Чечни в XVI-XVIII веках
В ХVI-XVIII вв. на территории Чечни протекали процессы усложнения общественно-политической жизни как в традиционных «старых» горных аулах и обществах, так и в «новых», равнинных обществах (возникших главным образом в XVII-XVIII вв.). Если в горной части края к началу исследуемого периода мы имеем примерно 35 союзов аульных обществ, называемых в источниках и литературе «землицы», «вольные общества», а то и «республики» и «конфедерации», то в равнинной части края насчитывают по крайней мере до 9-10 крупных союзов обществ, часть из которых успели пройти стадию феодальных владений - княжеств..
Образ князя Дмитрия Пожарского в патриотическом воспитании студенческой молодежи
В русском национальном самосознании понятие патриотизма связывается с традициями православной культуры и заключается в готовности отказаться от личных благ, пожертвовать всем ради своего Отечества. Так, Патриарх Московский и всея Руси Алексей II отмечал, что патриотизм созвучен православию. .
Наступил самый голодный месяц 41-го года - ноябрь. Порции хлеба были снижены до минимума, немцы все чаще бомбили город, а в особенности военные госпитали, люди зверели все больше и больше. Однако вера в лучшее, «любовь к ближнему» помогла выжить маленькой Неле и ее маме в этот сложный год. Неле было всего 11 лет, осколками впились в ее память ужасающие события блокадного Ленинграда - такое невозможно забыть. Было все: от голода на горизонте мерещилась смерть; продавали клей, выдавая за «студень»; видели и людоедство. Долгие дни уходили на поиски пищи, на способы существования. Самым дорогим воспоминанием стала «жиденькая рисовая кашка», которой девочку и ее маму спасли Лида и ее подруга Валя..
Все в мире прекрасно и удивительно. Удивительная природа, окружающая нас, удивительны и неповторимы люди в проявлении своих душевных качеств и чувств. Удивителен и красив по своему среди необъятных просторов мой любимый город Кыштым, в котором я родилась..
